Урсула Ле Гуин - Инженеры Кольца

Я помню его отчетливее, чем все остальное, связанное с фермой Пулефен. Внешне он был типичным гетенцем с Большого Континента: коренастый, с короткими ногами и руками, солидный слой жирка, придающий его телу даже во время болезни гладкую округлость. У него были маленькие руки и ноги, довольно широкие бедра и широко развитая грудная клетка, а груди развиты не больше, чем у мужчин моей расы. Кожа у него была цвета темной меди, а черные волосы мягкие, как мех. Лицо у него было широкое, с мелкими, но выразительными чертами, скуловые кости четко обозначены. Такой тип сложения встречается в изолированных группах людей, населяющих субарктическую зону. Звали его Азра, и был он плотником. Мы с ним разговорились.

Азра, как я думал, ничего не имел против того, чтобы умереть, но боялся самого умирания и искал чего-нибудь, что заняло бы его мысли.

Не так уж много общего было у нас с ним, кроме одинаково близкой смерти, но о ней нам не хотелось разговаривать, поэтому большую часть времени мы не слишком хорошо понимали друг друга. Правда, его это не смущало. Я, более молодой и более скептически настроенный, искал понимания и разъяснения. Но разъяснения не находилось. Поэтому мы разговаривали.

Ночью спальный барак был освещен, в нем было тесно и шумно. Днем же свет выключался, и большая зала была полутемной, пустой и тихой. Мы лежали не очень далеко друг от друга и разговаривали вполголоса. Азра больше всего любил рассказывать длинные и запутанные истории о своих молодых годах, проведенных в хозяйстве Содружества, расположенном в долине Кундерер, на той прекрасной обширной равнине, через которую я проезжал, направляясь от границы к Мишнори. Он говорил с сильным акцентом и сыпал именами людей, названиями местностей, обычаев и инструментов, каких-то орудий труда, значения которых я не понимал и редко когда мог уловить что-то большее, чем общий смысл его воспоминаний. Когда он чувствовал себя немного лучше, обычно это бывало где-то около полудня, я просил его рассказать какой-нибудь миф или сказание, притчу. Большинство гетенцев прямо-таки напичканы ими. Их литература, хотя и существует в письменной форме, представляет собой живую устную традицию, и в этом смысле она общедоступна. Азра знал орготский канон: коротенькие притчи о Меше, истории о Парсайде и фрагменты больших эпосов, а также отрывки саги о морских купцах. Он рассказывал это, уснащая свой рассказ местными изречениями и пословицами, которые он помнил с детства, мягким протяжным говором, а когда уставал, просил, чтобы я рассказал ему что-нибудь.

— А что рассказывают в Кархиде? — спрашивал он, растирая себе ноги, которые у него сильно болели, и обращая ко мне свое лицо с несмелой и терпеливой улыбкой.

Как-то я сказал ему:

— Я знаю историю о людях, живущих в ином мире.

— А что это за мир?

— Он похож на этот, где мы сейчас находимся, только он вращается не вокруг Солнца, а вокруг той звезды, которую вы называете Селени. Это тоже желтая звезда, такая же, как Солнце, и на той планете, под тем солнцем, живут другие люди.

— Об этом говорится в учении Санову, об этих иных мирах. Когда я был еще совсем маленьким, к нам в очаг приходил старый сумасшедший проповедник учения Сановы. Он рассказал нам об этом. Куда отправляются после смерти лжецы, куда попадают самоубийцы и куда отправляются воры. Мы тоже туда отправляемся, ты и я, в один из этих миров?

— Нет, тот мир, о котором я тебе рассказываю, не мир духов. Это реальный мир. И живут в нем самые настоящие живые люди, такие же, как и здесь, на Гетене. Но они очень много лет тому назад научились летать.

Азра широко улыбнулся.

— Но они летали не так, как летают птицы. Они летали в машинах, похожих на автомобили. — На орготском языке это было очень трудно объяснить, потому что в нем нет слова «летать». Самое близкое по значению слово означает «парить» или «планировать». — Они научились строить Машины, которые скользили по воздуху, как сани по снегу. И делали такие машины, которые скользили по воздуху все быстрее, пока не вылетали, как камень из пращи, выше туч, выше воздуха — до совсем иных миров, которые кружатся вокруг иных солнц. А когда они добирались до другого края света, то оказывалось, что там тоже живут люди…

— Которые тоже умели скользить по воздуху?

— Иногда да, иногда нет… Когда эти люди прибыли в мой мир, мы умели уже путешествовать по воздуху. Но они научили нас путешествовать в другие миры. Таких машин у нас еще не было.

Азра был удивлен введением рассказчика в ход повествования. У меня была лихорадка, меня мучили язвы, которые от применяемых здесь препаратов появились у меня на груди и на плечах, и я не заметил, как уклонился с того направления, по которому собирался вести свое повествование.

— Рассказывай дальше, — сказал он, пытаясь как-то разобраться в моем рассказе. — Что еще делали там люди, кроме скольжения по воздуху?

— Более или менее то же самое, что и люди здесь. С одной только разницей, что они постоянно находятся в кеммере.

Он засмеялся. Разумеется, в этих условиях ничего нельзя было скрыть, поэтому среди моих товарищей по заключению и стражников я был известен как «извращенец». Но там, где нет ни вожделения, ни стыдливости, никто, даже самый последний выродок и чужак, не бывает отвергнут группой, и мне кажется, что Азра не связывал этого понятия со мной и моими особенностями. Он усматривал в них только вариации на старую известную тему, поэтому засмеялся и сказал:

— Постоянно находятся в кеммере… Так это место, где они находятся, — это место вознаграждения или место покаяния?

— Не знаю, Азра. А этот мир?

— Ни то, ни другое, дитя мое. Здесь просто мир таков, каков он есть на самом деле. Человек рождается… и есть так, как есть.

— Но я родился не здесь. Я сюда прибыл. Я выбрал этот мир. Тишина и мрак окружали нас. Издалека, из-за стен барака, до нас донеслось только негромкое, ритмично прерывающееся повизгивание — звук ручной пилы, и ничего больше.

— Ну что ж… Ну что ж… — пробормотал Азра, вздохнул и снова стал растирать ноги, тихонько постанывая. По-моему, он не отдавал себе отчета в том, что стонет. — У нас нет выбора, — сказал он и умолк.

Через день или два он впал в коматозное состояние и вскоре умер. Я так и не узнал, за что он был сослан на добровольную ферму, за какое преступление, провинность или ошибку в бумагах. Я знал только, что он провел в Пулефене меньше года.

Через день после смерти Азры меня вызвали на очередной допрос. В этот раз после него меня пришлось нести в барак на носилках, и больше я ничего не помню.

Когда Субсли и Йегей выехали из города, а привратник Слоуса не пустил меня за порог дома, я понял, что наступило время обратиться за помощью к моим врагам, потому что друзья уже ничего для меня не сделают. Я отправился к комиссару Шусгису и стал его шантажировать. Не имея достаточно денег, чтобы подкупить его, мне пришлось пожертвовать своей репутацией. Среди людей вероломных и коварных определение «изменник» уже само по себе является капиталом. Я сказал ему, что прибыл в Оргорейн из Кархида как агент дворцовой фракции, намеревающийся совершить покушение на Тайба, и что сам он, Шусгис, был избран для осуществления моего контакта с Сарфом. Если бы он отказал мне в необходимой информации, я должен был бы сказать моим знакомым в Эргенранге, что я — двойной агент, работающий на фракцию Свободной Торговли, и это сообщение, несомненно, вскоре дошло бы до Мишнори и до Сарфа. Этот дурак мне поверил и немедленно сообщил все, что я хотел знать, и спросил даже, согласен ли я.