Кейт Лаумер - Разрушители планет

И еще одно. Коммерческая литература всегда должна зиждиться на тех идеях, традициях, образах, мифах, наконец, которые уже давно и прочно укоренились в читательском массовом сознании. И с этой точки зрения книги такого рода представляют, пожалуй, не меньший интерес для исследователя или особо вдумчивого читателя, нежели шедевры самой высокой прозы, ибо позволяют судить о том, что же в этом самом сознании творится. И здесь хочется поделиться несколькими любопытными, на мой взгляд, пусть даже и несколько хаотичными наблюдениями.

Как никакой другой вид литературы, НФ стремится расширить пределы мира — в космические дали, в какие-нибудь сопредельные пространства, в прошлое и грядущее. Но чтобы мир этот не расползся, не распался, а сохранил цельность, она в то же время остро нуждается в устойчивых традициях, в опоре на некую привычную инфраструктуру.

Именно потому каким бы будущим временем ни оперировала фантастика, в полном соответствии с древнейшими представлениями Золотой Век великих свершений она все равно находит исключительно (или почти исключительно) в минувшем. И “Сокровище звезд” очередное тому доказательство.

Хотя действие разворачивается в двадцать каком-то веке с его космическими полетами, звездными армадами и так далее, однако главная движущая сила этого прекрасного нового мира, его энергетическое сердце суть дар далекого прошлого. Оно пришло оттуда, из Золотого Века чуждой расы. Блюдя чистоту жанра, лорд Имболо не мог изобрести это дивное чудо техники — он должен был найти его, как забытое сокровище.

Кстати, о сокровищах и кладах. Тема эта волнует всех и каждого — обстоятельство, восхитительно подмеченное еще Марком Твеном. Но вот отношение к ней у нас и американцев, я бы сказал, принципиально противоположное. В отечественном сознании обретенное таким образом богатство всегда являет собою по сути зло — недаром даже в русских сказах клады никому не приносят счастья. Внезапно, без долгого труда в поте лица своего (а кладоискательство, с этой точки зрения, не работа, а нечто среднее между неправедной жизнью и веселым времяпрепровождением, хотя с этим в равной мере не согласились бы ни Том Сойер, ни тот наш современник, что двадцать четыре года посвятил поиску и подъему золота “Аточи”) обретенное богатство развращает и убивает душу.

Для американской же ментальности клад — это опосредованное наследство. И неважно, знаешь ли ты имя прежнего владельца, связан ли ты с ним как-то исторически или генетически, или же он так и останется навсегда безвестным и безымянным. Легран в “Золотом жуке” Эдгара По нимало не сомневается, принесет ли ему благо преступным путем нажитое золото капитана Кидда. Герои стивенсоновского “Острова сокровищ” также никоим образом не терзаются на сей счет. Ну а в фантастике сокровищам иных звездных рас и вовсе нет числа — кто только ни охотился за наследием самых разнообразных Предтеч (да простит мне Андре Нортон такую универсализацию ее термина). Два тезиса таким образом сливаются: все подлинно великое уже было некогда создано, а человек — суть наследник жителей любых прошедших эпох.

Лежит в основе “Сокровища звезд” и еще один знакомый постулат — всякое зло рождается из стремления ко благу. Чуть ли не тоталитарное, диктаторское общество грядущего возникло здесь именно таким образом. В сущности, лорд Имболо ведь отнюдь не стремился ко власти над миром и уж тем более не грезил абсолютно развращающей абсолютной властью. Он искренне жаждал осчастливить человечество, ну а к чему ведет стремление осуществить этот процесс насильственно и в кратчайшие сроки уж кто-кто, а мыто с вами отменно знаем.

А отсюда логически вытекает и ситуация, в которой оказывается лейтенант Тарлетон, решивший в конце концов тирании противостоять. Не от душевной лени он столь долго отказывается от активной борьбы, хотя впрямую об этом не говорит и, похоже, даже не думает. За него думает автор. Так же, как это делал в раннем романе “Если это будет продолжаться…” Роберт Хайнлайн… Так же, как делал это, работая над “Восстанием ангелов” , Анатоль Франс. Как она мудра и восхитительна, эта глава о сне Сатаны! О том, что нет больших тиранов, чем вчерашние тираноборцы. Кит Лаумер не занимается столь скрупулезным исследованием — к этому не располагают сами законы жанра. Оно остается за скобками, вне текста. Да и деятельная натура автора, героя, американского национального характера, наконец, не позволяет ограничиться мудрым, но и бесплодным, увы, отказом франсовского Сатаны от борьбы, от повторного мятежа.

Тарлетон преодолевает соблазнение могуществом и властью. Однако Лаумер возвращался к этой мысли не раз, свидетельством чему является и включенная в этот сборник повесть “Проверка на уничтожение” . Причем далеко не все его герои эту проверку выдерживали.

Анатоля Франса я упомянул в этом контексте не случайно, не только по совпадению одной мысли у двух этих столь несхожих писателей. Есть еще и франсовская максима, которую Лаумер, похоже, сделал едва ли не своим негласным девизом: “В свидетели и судьи дайте людям иронию и сострадание”.

Критики много пишут о свойственном Киту Лаумеру юморе. Распространяться на эту тему особенно нечего — текст говорит за себя, даже вне особой зависимости от достоинств или недостатков того или иного перевода. Но помимо юмора, заключенного как в самом построении сцен, так и в отточенном авторском языке, прозу Лаумера отличает ироническое видение мира, ироническое отношение ко всему, включая себя самого. И это придает даже традиционным — чтобы не сказать банальным — для фантастики ситуациям неожиданную и не слишком характерную для произведений чисто коммерческой литературы глубину и объемность. Особенно примечателен в этом смысле ретифовский цикл, к сожалению ни одним рассказом в этом сборнике не представленный, но некоторые из них на русский язык все же переводились, так что убедиться в справедливости моих слов при желании не трудно.

Не всегда легко разобраться в том, что же именно обеспечило писателю устойчивые популярность и успех. Казалось бы, Лаумер ничем особенным не выделяется из числа многих американских фантастов своего времени и поколения. Он варится в котле тех же самых идей и проблем, недаром же, читая его то и дело, вспоминаешь то Айзека Азимова, то Роберта Хайнлайна, то Эрика Фрэнка Рассела… Вспоминаешь, но при этом ни на секунду не упускаешь из виду, что читаешь-то именно Лаумера — речь идет не о подражательности, не о вторичности, а лишь об общности подходов и интересов. Стиль же и почерк у Кита Лаумера свой, и спутать его с другими довольно сложно. А ведь писатель — это все-таки прежде всего именно стиль. В литературе куда важнее не что сказано, а как.