Андрей Балабуха - Нептунова арфа (с сокращениями)

- Пойду! - заорал Аракелов, бросаясь вперед, на голос. - Вот увидишь, пойду!

Он сделал мощный рывок, но голова уперлась во что-то холодное, жесткое, и он проснулся.

Было совсем темно. Значит, проспал он долго и уже наступила ночь. Он лежал на боку, упираясь лбом в холодный пластик переборки. Хотелось пить. Аракелов повернулся и сел. И тогда увидел, что за столом кто-то сидит. Кто - разобрать было невозможно: из-за плотно зашторенного иллюминатора свет в каюту не проникал. Он протянул руку к выключателю.

- Проснулся? - Это была Марийка.

- Ты? Здесь? - От удивления Аракелов даже забыл, что собирался сделать.

- Да... - В голосе ее прозвучала непривычная робость. - Понимаешь, мне нужно было увидеть тебя первой. До того, как ты увидишь других. Вот я и пришла.

Аракелов ничего не понимал. Голова спросонок была тяжелой, может быть, из-за снотворного. Он протянул руку и нащупал часы. Поднес их к глазам: слабо светящиеся стрелки показывали почти полночь.

- Ты не хочешь разговаривать со мной?

- Сейчас, - хрипло сказал Аракелов. Он пошарил по столику: где-то должен быть стакан с соком. Он всегда в первую ночь после работы внизу ставил рядом с постелью сок и, просыпаясь, пил. Это так и называлось; постбаролитовая жажда. Ах да, спохватился он. Зададаев... снотворное... Значит, соку нет. Но стакан неожиданно нашелся. Ай да Витальич! Кисловатый яблочный сок быстро привел Аракелова в себя.

- Саша... - Марийка подошла, села рядом. - Ты не простишь мне этого, Сашка, да?

- Чего? - не понял Аракелов. Он обнял Марийку и вдруг почувствовал, что плечи у нее мелко-мелко вздрагивают. - Да что с тобой?

Марийка откровенно всхлипнула.

- Я так и знала, что не простишь...

- Ничего не понимаю! - Аракелов растерялся.

Марийка подняла голову.

- Значит, ты не знаешь? Тебе не сказали?

- Да чего?!

- Сашка, это ведь я...

- Ты?! - Все сразу встало на свои места. Перед Аракеловым мгновенно возникла залитая солнцем палуба и Марийка, томно раскинувшаяся в шезлонге... "Мне в "Марте" посидеть надо, на следующей станции она по моей программе работать будет". И зададаевские умолчания и увертки стали ясны. Эх, Витальич!..

- Значит, ты... - повторил Аракелов.

- Да, - сказала Марийка. - Понимаешь... Это все так получилось...

- Понимаю, - Аракелов отодвинулся от нее и оперся спиной о переборку. Ему было больно от обиды и обидно до боли. - Дух струсил, надо нос ему утереть. Понимаю.

- Ничего ты не понимаешь! Я же люблю тебя, дурака! И знаю, что ты не струсил, ты не мог струсить. Это они говорили, что ты струсил...

- Они?

- Ну да. Я в "Марте" сидела, люк был открыт, а они рядом встали...

- Кто?

- Жорка, Поволяев и еще кто-то, я их не видела, только слышала. И говорили, что ты струсил. Мол, батиандры со своей исключительностью носятся, подумаешь, дефицитная профессия, нужно им себя беречь дл грядущих подвигов... А что человек погибает - ему наплевать, духу нашему... И в таком роде.

- Та-ак, - сказал медленно Аракелов. - Ясно. - Это он предвидел еще внизу.

- И я к ним не вышла. Понимаешь, не вышла. Сама не знаю почему. Побоялась, что ли?

- Чего?

- Не знаю. Я бы, наверное, им по рожам надавала.

"Стоило бы, - подумал Аракелов. - Но это я могу и сам".

- И что же ты сделала?

- Когда они отошли, вылезла, поставила слип на автоспуск. Я видела, как это делают...

- Ясно, - сказал Аракелов.

В принципе в этом не было ничего невозможного. Отмотать метров двадцать троса на барабан носовой лебедки "Марты", застопорить судовую лебедку, а потом помаленьку стравливать трос, соразмеряясь с опусканием слипа. Дл опытного водителя это не представляло особого труда. Но как справилась с этим Марийка? Ведь опыта работы с "Мартой" у нее с гулькин нос... И как никто ей не помешал? Ведь слип скрежещет так, что только в баролифте не слышно! Конечно, когда "Марта" уже пошла к воде, остановить ее было бы нельзя, но до того? Куда смотрел вахтенный? Мда-а, подумал он, дисциплинка... Пораспустил народ Ягуарыч...

- И никто тебя не остановил?

- Нет...

- Молодцы! - искренне восхитился Аракелов. На мгновение ему даже стало весело. - Хоть судно укради, не заметят, если есть о чем посудачить!.. Но на кой черт ты полезла? Зачем?

- Затем, что я слышать не могла, как они про тебя... Понимаешь? Я уже все знала - и про патрули, и про "рыбку". И понимала, что ты там сидишь и думаешь...

- Вот и не лезла бы. Лучше бы сама подумала...

- Я и думала. Что тебе экспериментальные данные нужны. И что если даже "Марта"... не пройдет... Ты скорее сообразишь, что к чему.

До Аракелова дошло не сразу: слишком уж нелепо это было. Нелепо, немыслимо, невозможно!

- Дура! - заорал он, забыв, что уже ночь, что за тонкими переборками каюты давно уже спят. - Ты соображаешь, что говоришь?

- Да, - тихо сказала Марийка, и Аракелов осекся. - И когда делала, тоже соображала. Только что все вот так получится - не сообразила.

Аракелов обнял ее, прижал к себе, гладил по волосам, целовал мокрое от слез лицо, шею, руки...

- Дура, - задыхаясь, бормотал он, - сумасшедшая, ненормальная... Что бы я без тебя делать стал, а?

- А что ты будешь делать со мной? - печально спросила Марийка. - Ведь ты... Ты же мне не простишь. И прав будешь.

Он обнял ее еще крепче. Что-то больно впилось ему в грудь. Он чуть отстранился и пощупал. Это была та самая веточка "ангельского коралла"... Она подумала даже об этом, идя к нему...

"Руслан" тогда простоял четверо суток в Кэрнсе, и Аракелову и еще двоим аквалангистам удалось на пару дней съездить в Куктаун по приглашению местного клуба рифкомберов. Как Аракелову повезло наткнуться на "ангельский коралл", он и сам не мог понять. Этот полип редок, очень редок, а в этих местах до сих пор его не находили вообще. Да Аракелов и не знал, что нашел. Просто его поразил коралловый куст: никогда еще он не видел такого богатства оттенков красного цвета.

Он отломил веточку и спрятал в сетку. Просто так, на память. А когда позже, на берегу, ему объяснили, что это, - план созрел мгновенно. Вернувшись на "Руслан", он посоветовался с корабельными умельцами, больше недели проводил все вечера в каюте, возясь с лаками, клеями и так далее, но зато потом подарил Марийке вот эту самую брошь.

Аракелов аккуратно отколол брошь и положил на стол. Потом снова привлек Марийку к себе.

- Ничего, - сказал он. - Это все ерунда. Понимаешь, ерунда. И прощать или не прощать я тебя не могу. Я ведь люблю тебя. Просто люблю, и не могу ни винить, ни прощать.

- Я им скажу, я им все скажу, слышишь?

- Я им сам скажу, - пообещал Аракелов. - Это все не так страшно. Это все утрясется... Главное, что есть мы. Понимаешь, не ты, не я. Мы.

Марийка благодарно улыбнулась - он понял это по изменившемуся голосу.

- Спасибо, Сашка.

Он еще долго сидел, обняв ее одной рукой, а другой бережно и легко гладя по волосам, - до тех пор, пока по дыханию не понял, что Марийка уже спит. Тогда он тихонько встал, продолжая обнимать ее плечи левой рукой, и осторожно уложил Марийку на постель. Она все-таки проснулась: