Норман Льюис - День лисицы

Ноги сами собой несли дона Федерико вперед по неровной тропинке, исхоженной им тысячи раз. В какой-то момент он почувствовал, что стоит на месте, и, вернувшись к действительности, заметил, что дошел до большого удобного валуна, на котором, гуляя в этих местах, имел обыкновение отдыхать. Дон Федерико не без удивления увидел, что на этот раз место его уже кем-то занято. При его приближении лежавший плашмя на плоском камне человек с трудом приподнялся и сел. Виланова увидал землистое, невероятно осунувшееся лицо, на ресницах и в уголках рта запеклась кровь. Потом он с удивлением отметил, что одежда человека совершенно мокра и облипает его костлявое тело. Когда человек попытался встать, в швах его башмаков, булькая, выступила вода, и ноздреватая поверхность камня начала впитывать оставленный им мокрый продолговатый след.

Человек, казалось, был ошеломлен и не желал верить, что это происходит с ним, — такое выражение Виланова уже однажды видел у осужденного на смерть, которого вели на казнь.

Чрезвычайность момента заворожила дона Федерико. Ему почудилось, что он участвует в сцене из апокалипсиса, где льву полагается возлежать рядом с ягненком.

— Je suppose, — спокойно сказал он, — que vous êtes le bandit? [4] Я полагаю, вы и есть тот самый бандит? (франц.)

У полузахлебнувшегося Молины голова тоже работала плохо, и дон Федерико показался ему посланцем с того света, чуждого земным страстям.

— Я политический преступник, — сказал он по-испански. — Меня ловит полиция. — Он поднялся на ноги, и ручейки морской воды, чуть окрашенные кровью, потекли по тыльной стороне его рук.

— Вы ранены? — спросил дон Федерико.

— Я принял яд и бросился в воду. Но яд не подействовал.

— А может, еще слишком рано? — с машинальной заботливостью осведомился дон Федерико.

Молина прикинул, давно ли у него стала проходить тошнота, и покачала головой.

— Яд этот если действует, то мгновенно. Меня начало рвать в воде, и, наверное, я его выплюнул.

Он рыгнул, и рот его наполнила соленая жидкость. Молину всего передернуло; оправившись, он сказал до нелепости торжественно:

— Я должен немедленно лишить себя жизни.

От яда и морской воды он опьянел не меньше, чем от полбутылки коньяка.

— Почему немедленно? — осведомился дон Федерико.

— Потому что мне не убежать. Они кругом. Люди и собаки, надежды на спасение нет.

— А вам не приходило в голову, что они могут всего лишь убить вас, и ничего больше? И если даже случится худшее, они, по всей вероятности, сумеют сделать это лучше, чем вы сами.

Молина, пошатываясь, встал и сказал с неожиданной горячностью:

— В этом деле замешано слишком много людей. Если они схватят меня, всем остальным тоже крышка.

— Понимаю, — сказал Виланова, — вы хотите сказать, что не сможете выдержать пыток.

— Вопрос не в этом, — пояснил Молина, — можете вы или нет, теперь это не имеет значения. Они сейчас работают научно. Для них вы помешанный. Вот вас и лечат электрошоком, а в крайнем случае производят операцию мозга. И результаты отличные. Зачем же пачкать руки допотопными пытками?

— Раз так, должен признать, что у вас действительно нет выбора…

Не успел дон Федерико закончить фразу, как оба они услыхали донесшийся издалека и сразу оборвавшийся собачий лай и тут же, когда смолк на мгновение шум прибоя, совсем с другой стороны, снизу, долетели голоса, близкие и отчетливые. Молина вздрогнул и отвернулся.

— Вы можете идти? — спросил дон Федерико и взял Молину под руку. — Мне кажется, к берегу подходит лодка.

Поднимаясь бок о бок с Молиной по тропинке и поддерживая его, дон Федерико сам с трудом удерживался на ногах.

— В некотором смысле мое положение не менее затруднительно, чем ваше, — сказал он, — хотя в моем случае необходимость покончить с собой не столь безотлагательна. Да, не повезло нам с вами, что живем мы в этом веке. Мой дом рассчитан как раз на такие вот ситуации. Живи мы на несколько поколений раньше, все было бы очень просто: мы вошли бы в дом, заперли бы входную дверь и подождали бы, пока наши преследователи не уберутся восвояси… Как вы? Голова не кружится?

— Сейчас пройдет, — отвечал Молина. — Через несколько минут я совсем приду в себя.

— В таком случае давайте прибавим шагу, — предложил Виланова. — Если даже, пренебрегая собственным достоинством, я захочу пробежать последние пятьдесят метров, не уверен, что мне это удастся.

Свернувшая тропинка привела их к полуразрушенным постройкам, возле которых возвышались небольшими желтыми вулканами два стога сена, увенчанные ночными горшками, — скудная доля урожая, причитающаяся арендатору. Сразу за ними поднималась отвесная изогнутая стена, сложенная из обломков скалы, на которой и стоял дом: цемент, соединявший глыбы камней, был похож на слои крема в торте, а выше, метрах в десяти над землей, темнело недремлющее око единственного окошка, заключенного в ободок белой рамы.

Дон Федерико приостановился, чтобы перевести дух.

— В последний раз из-за недоплаты каких-то церковных сборов этот замок осаждал епископ, — сказал Виланова немного назидательно. — Пушка, которую подвезли на корабле, упала при разгрузке в море. Говорят, она и по сей день лежит там. В те дни нападением угрожали либо чужеземцы, либо церковь. Только недавно главной угрозой стало собственное государство.

Они пошли дальше, и дон Федерико поддерживал Молину под руку.

— Еще несколько метров. Кажется, мы добрались вовремя.

Они вошли в замок через двустворчатые огромные ворота, одна створка которых была приоткрыта.

— Боюсь, что без вашей помощи мне их не закрыть, — сказал дон Федерико. — У моего отца желание жить в безопасности было прямо-таки манией. Дубовые ворота в шесть дюймов толщиной казались ему ненадежными, и он приказал оковать их железом. А потому человеку, не обладающему сверхъестественной силой, их просто не сдвинуть с места.

Прямо у них над головой гулко прозвучали по каменному полу быстрые шаги, и они увидели закутанную в черное Марию; обойдя безголовых каменных львов, украшавших галерею, она спустилась по открытой лестнице во двор. Дон Федерико крикнул ей:

— Помогите нам задвинуть засовы, дорогая! Мне все кажется, для этого можно было бы придумать какой-нибудь нехитрый механизм.

Спустившись по лестнице, Мария окинула еле державшегося на ногах Молину быстрым испытующим взглядом.

— Что вы еще придумали? — обратилась она к дону Федерико.

— Насколько я помню, у вас была где-то бутылка отличного коньяка? — спросил Виланова. — Это мой старый друг. Как видите, он промок до нитки и совсем обессилел. И потом, мы собираемся кое-что отпраздновать.

— А позвольте узнать, что именно? — спросила Мария, с неприязнью глядя на Молину — так могла бы смотреть женщина, чей муж испортил семейное торжество, притащив с собой домой какого-то забулдыгу.