Роман Подольный - Легкая рука

Да мода — модой, а библиотекарь все равно нужен, не только чтобы книги стеречь.

Летом сюда набегает много народа, зимой потише, весною и осенью совсем тихо — попробуй пробиться по снегу, тающему поверх дорожек, усыпанных толченым кирпичом. Сотрудники библиотеки месят эту мокрую кашу — работа, а читателей-то раз, два и обчелся, правда, есть верные люди, и она им всегда рада, только вот один ее последнее время тревожит…

И с книгами-то он обращается аккуратно, и вежлив, и ходит в библиотеку — раза по два в неделю — третий уже год, с седьмого класса. Постоянный читатель, а вот не привыкнешь к нему. К книжной полке подходит с такой миной, будто на медведя с рогатиной идет — или собирается в цирке, во время номера со львами, на арену прыгнуть. Снимает книгу с полки, так сжав ее, что пальцы белеют, присаживается боком на ступеньку переносной деревянной лестницы, судорожно листает, потом почти всегда томик на место ставит — резко, словно не терпится ему избавиться. Потом другую берет, третью… Наконец останавливается на чем-то, идет к ее столу — отметить, потом к столику в зале, своему, давно облюбованному, садится — и только тут как будто успокаивается, но обычно ненадолго.

Были случаи, когда он возвращал книги уже через десять минут. А иногда сидит часа три — четыре, до самого закрытия — оторваться не может.

Сцепит пальцы под подбородком, разрывает их только страницу перевернуть, а переживает как! Конечно, чтение — дело интимное, но уже поэтому нельзя так выдавать свои чувства.

А с каким лицом он слушал недавно ее лекцию о работе с книгой! Увлеклась, конечно, пожурила себя Анна Павловна, рассказала человек отождествляет себя с кем-то из тех, про кого читает, живет чужой жизнью, а потом частицу ее несет в себе, книжный герой ведет читателя через жизненные коллизии, помогает человеку найти себя и свое место в мире.

У этого юноши рот был тогда приоткрыт — так слушал. Интересно все-таки, что он возьмет сегодня.

— Мне нужно что-нибудь про сильных и смелых.

— “Трех мушкетеров” читали?

— Но там ведь приключения?

— Конечно. Приключения сильных и смелых.

На следующий день он пришел снова. Но в каком виде! Синяк под глазом, на щеке ссадина, правую руку прятал в карман, стал расписываться за книгу, увидела костяшки пальцев разбиты.

— Что случилось?

— А, пустяки. Ну, не пустяки, собственно. Меня пару дней назад подстерегли, когда шел… после провожания. В ее дворе подстерегли. И говорят: пошел отсюда, пока не обкурили. А еще придешь — сразу получишь.

— Что вчера-то случилось?

— О! Кровь мне ударила в голову. Я готов был драться со всеми хулиганами Замоскворечья! Как Д’Артаньян в день первой дуэли — со всеми мушкетерами Франции. И подрался. Не со всеми, конечно, а с тремя, и с неплохим результатом.

Странно, но Анна Павловна прежде всего ощутила гордость. Сколько читала, слышала и говорила, что книги воспитывают, пример подают, облагораживают, но так явно это стало для нее впервые. С тех пор…

— Работаю над курсовой. Мне бы учебники по… А что вы из художественной литературы посоветуете?

— Возьмите Гранина, “Иду на грозу”. Там еще подходящая ситуация.

— Итак, вам предстоят большие споры по научной теме? Требуется самообладание? Разрешите, молодой человек, подумать… Знаете что? Прочтите-ка “Красное и черное” Стендаля, там такой Жюльен Сорель…

— Влюбились в замужнюю женщину? Да еще много старше вас? Как же это я не подумала про историю с мадам Реналь. Ну, вы ведь стрелять, как Жюльен, в свою возлюбленную не будете, правда? Перечитайте теперь “Ромео и Джульетту”.

Он стал приходить в библиотеку с девушкой, совсем молоденькой на вид. И оба спрашивали “книги про любовь”. Анна Павловна такие просьбы выполняла, но с некоторым презрением. Вся ведь, вся мировая литература на самом деле о любви рассказывает. Чего же тут выделять особо? Ладно, с этой акселератки взять нечего, а Дмитрий — взрослый мужчина. Созреть бы пора.

Она дала ему байроновского “Дон Жуана”. Дала, сознавая, что делает плохо той девушке в бархатных брючках.

Он долго не приходил, а потом появился один.

— А где ваша спутница?

— Увы!

Наверное, многое можно было прочесть на ее лице, если читатель, смущенно улыбнувшись продолжил:

— Только вы себя виноватой не считайте. Не из-за “Дон Жуана” это. Извините меня, пожалуйста. Я ведь пошутил тогда, давным-давно, с “Тремя мушкетерами”. Помните, брал их по вашей рекомендации и сказал, что для руководства. Драться я тогда так и так собрался. А книжку, честное слово, еще года за два до того случая читал. И с “Красным и черным” — такая же история.

— Значит, не влюблялись в замужнюю?

— Влюблялся. Но такое с людьми случалось много раньше, чем Стендаль на свет родился. А Ромео и Джульетта уж точно про самих себя пьесу не читали и не видели. Обошлись. Не надо, Анна Павловна, насчет действия чтения все так буквально понимать… Знаете, со вчерашнего дня мне покоя не дает, что я вас обманывал, совесть мучает. Вот и решился наконец повиниться… Вот вы простили меня, и сразу стало легче. Великая вещь — раскаяние. А теперь давайте о чем-нибудь другом поговорим. Да! Я только что, буквально вчера, кончил читать замечательную книгу Достоевского.

— Какую вещь? — спросила Анна Павловна.

Он ответил:

— “Преступление и наказание”.

Рано появились белые нити в ее блестящих волосах. Звездный дождь! — сказал, погладив их, человек, который стал потом ее мужем. Он хватал с небес и другие звезды — блестящий математик, в детстве и юности коллекционировавший дипломы олимпиад, а позже — лауреатские медали. Только вот привычка считать себя особенным, не таким, как все, заставила его в конце концов почувствовать себя одиноким. Настолько одиноким, что даже встреча с нею уже не смогла ему помочь. Он был совсем рядом — и очень далек. Она боролась с ним за него — и еще надеялась на что-то, когда машина, в которой его возили на работу, столкнулась с самосвалом.

У нее остался только сын. Мальчик не хуже других. Ничем не хуже. И не лучше. Такой же, как все. Сын был глуховат — и миниатюрный слуховой аппарат надежно спрятали в очках с простыми стеклами. Очкариков в наше время много, они особо не выделяются, а вот слуховой прибор должен быть незаметен.

Соседки бились за то, чтобы их детей приняли в английскую школу, — ее вполне устраивала самая обычная, не специальная, не экспериментальная, самая средняя — хватит с нее одного великого человека.

Все родители по второму разу проходят теперь школьные предметы — вместе с детьми — и жалуются, что нынче от детей черт-те что требуют. И она не удивлялась, что ей трудно угнаться за сыном — пока не обнаружила, что он — в шестом классе — занял первое место на математической олимпиаде. И тотчас она не только удивилась, но и испугалась. Неужели мальчик пойдет в отца? И тоже будет ощущать себя одиноким непризнанным гением — даже когда его плечи согнутся под бременем славы и почестей?