Роман Подольный - Легкая рука

Анна Федоровна описала круг около “марсиан”. До чего похожи друг на друга! Одинаково жесткими напряженными лицами и мышцами, рвущимися наружу сквозь непрочную облицовку свитеров. Один — постарше, помассивней, щеки чуть обвисли, глаза запали, морщины погуще, а четверо — двадцатилетние, один к одному. Пятерка выбрала самое просторное место в магазине и все-таки не могла не мешать волнам покупателей, то и дело набегавшим на нее.

Но очень уж внушительно выглядели эти люди, отгородившиеся корзино-тележками от обыденного мира покупателей, настолько внушительно, что волны тут же начинали, без всякого ропота, обходные маневры.

Да, если эти решили…

Анна Федоровна слушала.

Говорил старший — тем пронзительным шепотом, который разносится так же далеко, как громоподобный бас.

— Ты, Федотов — к крайней справа. Эстрин — к следующей. Затем — Петрович. К последней — Минчук. Сначала, конечно, возьмите… ну, что вам наверняка пригодится?

— По коробке яиц? — это сказал тот, кого назвали Федотовым.

— Действуйте. Я выхожу без покупки и засекаю время.

Анне Федоровне надо было еще помочь в фасовке колбасы. Но ситуация казалась слишком серьезной, чтобы оставить поле действия. Она побежала к администраторше, та, не дослушав, схватилась за телефон.

— Милицию? — понимающе спросила администраторшу Анна Федоровна.

— Ее…

— Подождите, может, еще посмотрим?

— Ну посмотрим. Только недолго. Хватит с нас недостач.

Через десять минут пятеро стояли уже по другую сторону барьера, образованного кассами. И Анна Федоровна была рядом с ними.

— Теперь — в обратном порядке, — скомандовал старший.

— Банка компота?

— Да, вставать в очередь одновременно…

Еще через восемь минут она услышала новые распоряжения. Федотов — касса номер два, Минчук — три…

Еще через одиннадцать минут рядом с Анной Федоровной стояли уже и администраторша и два милиционера.

Один из них, глядя на подозреваемых, присвистнул:

— Тут бригаду надо вызывать. Из них каждый нас обоих уложит.

— Да я ж старшего знаю! — почти закричал второй милиционер.

— Что, розыск объявили? — встревоженно спросила Анна Федоровна.

— Какой розыск! Это же Анциферов, знаменитый мотогонщик, без пяти минут чемпион.

— Чего?

— Мира — без пяти минут. И Союза. Ого! Вот тот, молодой, слева — Слава Минчук, восходящая звезда, о нем вчера по телику говорили.

Но пятерка не обращала внимания на разговоры, шедшие по соседству.

— Теперь — по пачке масла. Порядок ясен.

Тот милиционер, который не был мотоболельщиком, решительно шагнул вперед.

— Товарищи, пройдемте.

— В чем дело?

— Подозрительно себя ведете, товарищи.

Предполагаемый Анциферов сгустил морщинки на лбу, подтянул щеки, тяжело глянул на милиционера. Потом понял, расслабился, засмеялся.

— Сейчас пройду. Только подождите, пожалуйста, минут шесть. Дайте закончить эксперимент.

В кабинете директора Анциферов был откровенен.

— Понимаете, товарищи, это во мне тренер сказывается. Впрочем, начну по-другому. Как вы считаете, товарищ директор, вам в жизни везет?

— Ну, вряд ли.

— Вот и мне тоже. У меня, видите ли, бутерброд всегда падает маслом вниз.

— Да, как вас тогда на первенстве мира шина подкузьмила, — почтительно вмешался милиционер-болельщик. — Первым пятнадцать кругов прошли, все, кажется, в ажуре — и раз…

— Хорошо хоть голову унес, — ответил Анциферов. — А что на чемпионате Союза семьдесят пятого года случилось, помните?

— Как же!

— К черту подробности. В общем, что такое не везет — знают все, а как с ним бороться — никто.

— Теперь, кажется, вы знаете, Борис Васильевич, — вставил Федотов.

— И я не знаю. Невезенье — закон природы. Изменить его нельзя, а вот использовать, по-моему, можно. У меня, видите, товарищ директор, — четыре орла. Молодцы ребята, на трассе — звери, по мотору они и рационализаторы и изобретатели, хоть сейчас в конструкторское бюро. А выдвинуть в сборную Союза я должен только одного. По какому, спрашивается, принципу? Вот я и решил, видите, везучего найти. Я, скажем, всегда в ту очередь к кассе становлюсь, в которой больше простоишь. Будь она хоть вдвое короче с виду. Вот он, говоря по-научному, тест на везение.

— Тест, тест, — рассердился директор. — Серьезные вроде люди. Вы бы еще попробовали бутерброд на пол ронять… У кого он чащи маслом вверх упадет.

— А что? Хорошая идея, — обрадовался Анциферов. — Только вот с хлебом надо обращаться уважительно. Не пройдет. Не педагогично.

— Какие же результаты, на ваш взгляд, дал сегодняшний эксперимент? — спросил милиционер-болельщик, очень довольный, что смог так точно вспомнить вчерашний вопрос ведущего передачи “Очевидное — невероятное”.

— Минчук, как всегда Минчук, — ответил Анциферов, разводя руками.

— Да, — вставил Федотов, — хоть ты что делай, а Минчуку везет.

Минчук вздохнул:

— Везет! А вот с девушками хоть не знакомься. Кто мне нравится, тем я не нравлюсь. И наоборот.

— Нельзя же, чтоб все сразу было, — нравоучительно произнес директор. — Про то и пословица есть.

— Вы не обижайтесь, ребята, — жалобно сказал Анциферов, обращаясь к своим подопечным. — Придется его посылать.

— Да уж как договорились, — вздохнул Федотов. — И тут ему везет.

Диктор телевидения всхлипнул:

— Один камешек! Всего один! И вот вам. Бесспорный лидер сошел с дистанции. И если б только сошел… Ну, я уверен, врачи…

Через несколько минут я расскажу вам, что с героем сегодняшней гонки… А пока продолжаю…

…Сотрясения мозга, по-видимому, нет. Но у Минчука сломана правая рука, повреждено колено. Горько. Как тут не вспомнить аварию у Анциферова восемь лет назад. Минчук взял у своего тренера все самое лучшее — его целеустремленность, его умение поворачивать, почти не снижая скорости, его гибкость в сложных ситуациях на трассе… И самое худшее — его фантастическое невезение.

Минчук приветственно поднял здоровую руку, перебинтованной головой закивал входящему в палату тренеру.

Медсестра, сидевшая у кровати, поднялась, освобождая для Анциферова стул.

— Подвел я вас, Борис Васильевич? Как команда-то?

— Что делать, что делать, мой мальчик. Тут, видно, мое невезение встретилось с твоим везением, а минус на плюс…

— Эх, Борис Васильевич! Тут совсем другое. Дело сложнее. Мне-то как раз повезло. Можно, Таня, я скажу ему? — Минчук повернул голову к медсестре. — Сами подумайте. Не попади я в больницу, где бы я с ней встретился?

— Сдаюсь, — сказал Чемпион, вставая из-за шахматного столика, — может, кто из другого мира у него и выиграет, а человеку такая задача не под силу.

Эта фраза успела стать у Чемпиона традиционной. И он с уважением — в который раз — окинул взглядом своего победителя, электронного гроссмейстера — стальной шкаф, позволявший друзьям и журналистам называть себя сокращенно — Элегр.