Василий Ансимов - Кинхаунт

- Куда же вы, братья?... - вопрошал я с болью.

- Кинхаунтский волк тебе брат...

- Ведь нам нужна монархия? Нужна! Но без организации ничего не получится!

- Да успокойся ты со своей организацией, - проворчал кто-то, - и без нее все будет отлично. Главное - надо объединиться! Курутсяне должны объединиться!

- Да! Да! - раздались со всех сторон восторженные крики курутсян, на мгновение обернувшихся ради этого от столов с киром.

- ...ну как же?... организация!...

- Объединиться!...

- Дэлвис? Король?...

- Пошли кирнем!...

- Наливай!...

- Клео!!!...

...

Мы с Крезом отошли к одному из столов, где был выставлен черный деревенский кир пятилетней выдержки. Навстречу нам немедленно протянулось несколько бокалов - друзья, приятели и вообще незнакомые парни наперебой хвалили меня, мою речь, и даже мое выражение лица и форму носа. Я молчал, все еще переживая свой взлет и провал, и зная цену этим лживым похвалам. Крез заговаривал с ними о возрождении монархии под руководством моей скромной персоны, однако их лица моментально скучнели, и они переводили тему.

- Крез, - наконец не выдержал я и легонько дернул его за руку. - Оставь.

- Не понимаю, что за дела, - разочарованно кривя рот, обернулся он ко мне и глотнул кира. - Чего они боятся? Чезанна-а-а-а?! (древне-курутсянское "в чем же дело?")

- Это не их дело, - пояснил я, наливая себе следующий бокал темного напитка. - Для этого им придется отложить свои дела и заняться восстановлением монархии. А как же домашние дела, чувихи, башли? Кто будет заниматься всем этим?

Крез хотел ответить что-то, но я остановил его нетерпеливым жестом, поднося бокал к своему носу и дегустируя сначала вид, затем запах, потом уже вкус.

Кир. Бог всех обиженных и разочарованных. Безотказный друг и утешитель, заменитель мира, любви и удачи.

Так, что у нас тут в бокале?

Хороший, настоящий весенний черный деревенский кир, с ароматами прелой влажной земли, только что освободившейся от мертвых объятий утоптанного и грязного, пожелтевшего снега, запахом жухлой прошлогодней травы, местами - оттаявшего зимнего верза и обычной для этой местности падали, вроде мелких грызунов. Мощное давление высокоградусного спирта, подобно жаркому весеннему солнцу, поднимает всю эту гамму в высокий, насыщенный диапазон восприятия, обеспечивая незабываемое предвкусие, вовремявкусие, немногосразупослевкусие и минутпятьчерезпослевкусие, а также свой оригинальный, ни с чем не сравнимый вкусназавтрасутрасбольнойголовой.

Крез внимательно наблюдал происходящее с моим лицом. Когда я наконец выдохнул воздух, он опрокинул в горло вторую половину своего бокала и вновь обернулся к столу.

- Крез! - укоризненно сказал я, опираясь на его могучее плечо. - Надо же смаковать каждый глоток! Пожевать, поболтать, ... полизать... ик.... Кто же так пьет?!..

- Я, - ответил он низким голосом и разлил по стаканам напиток из бутылки другого сорта.

Держа за кончик хвоста ускользающую, но очень важную мысль, я попытался развернуть его могучий торс в свою сторону, чтобы улучшить внимательность его восприятия моих слов, но Крез едва не двинул мне в лицо полным бокалом, и мне пришлось перехватить у него этот бокал и внимательно разглядеть на свет.

Одним правым глазом, потому что второй, после долгого размышления и усилий, все же не смог сфокусироваться в той же точке, что и первый, и огорченно уставился чуть левее, в результате чего я начал видеть не один бокал, а два.

Поразмышляв, я отверг кажущееся многообразие новой картины мира и радикально упростил ее, прижмурившись.

- Что видишь? - хрипло вопросил Крез, немного наклоняясь и сверля меня своими чуть выкатившимися из орбит глазами.

- Минуту, ... - прохрипел я, с видом покорителя космических пространств всматриваясь во вселенную в своей руке.

- Золотистый оттенок настоящего меда и солода... вязкая, богатая жирными маслами субстанция стекает со стенок бокала медленнее, чем вода... потому что это не вода... это загустевший солнечный свет... это застывшее тепло лета...

- У-у-у-ы-ы-ы... - застонал от удовольствия Крез и выпил свой бокал одним махом. - Продолжай...

- Чуть меньшее, чем обычно, содержание спирта придает напитку особую мягкость, легкость и нежность цветочных ароматов... он просто сам поднимается из бокала и льется вам в горло...

- Да-а!!! клеэ-о-о.... Это правда, дружище... а попробуй вот этот...

- М-м-м... насыщенный янтарный тон... запах старого улья... с нюансами цветочного воска, обкуренных пчел, зажигающих ... на старой поляне... где-то рядом бродит призрак шершня, жадный охотник... не всякому добрые пчелы дадут отведать своего меда, злые души получат яд... яд и пламень, укутанные в одеяло пропитанной медом древесины...

Где-то в конце этой тирады моя печень сказала "все" и перестала сдерживать собой спирт, и он мощным напором хлынул в мой мозг и отключил его. Помню лишь мерцающие оттенки золотого кира, земную простоту черного, воздушную легкость белого, пряное многообразие цветочного и задумчивую прохладу лесного. Остальное, что не уместилось в моей памяти, на следующий день со смехом рассказал мне добрый Крез.

Первое, что я увидел, придя в себя, были чьи-то вонючие грязные сапоги. Они почему-то находились перед самым моим носом и вели себя очень странно и неспокойно, то притоптывая, то исчезая и вдруг снова появляясь. Собрав в кучу остатки соображения, я понял, что нахожусь на полу. Еще немного напрягшись, я заставил оба глаза повернуться в противоположную сторону, увидел что-то темное и необъятно широкое, об обратную сторону которого стучали, кажется, бутылки и бокалы с киром, и раздавались чьи-то веселые и очень бессвязные голоса.

Ага, я понял - я был под столом.

Яростно раздавая команды членам своего тела, я выбрался из-под него и был встречен хором радостных приветствий. Мне немедленно поднесли бокал кира, и я немедленно его выпил, и, как ни странно, это помогло мне прийти в себя и освежиться.

Народ стал понемногу успокаиваться и расходиться. Кое-как соблюдая равновесие, я выбрался на улицу и с удивлением попал в белый мир - с темного неба на белую землю быстро падали ряды ажурных снежинок. Они уже успели похоронить под собой серо-черную грязь.

Падая, снежинки танцевали в воздухе, увлекаемые легким ветерком. Пьяные ноги чуть не заставили меня присоединиться к ним, но в последний момент я взял себя под контроль.

На заборе, к которому я подошел, темнели корявые надписи: "Курутс". Некоторые из них были явно сделаны кровью.

Я остановился, любуясь надписями. В этих бесхитростных буквах отражалась вся курутсянская душа: и любовь к родине, и желание поделиться этой любовью с неизвестными прохожими, и презрение к условностям грамматики, и даже демонстрация готовности защищать своих женщин и детей...