Фредерик Пол - Свидание с хичи. Анналы хичи

Уолтерсу пришлось всех, и спасателей, и спасенных, отвозить в лагерь, где когда-то будет построена петля и где уже жило около десяти постоянных обитателей. К тому времени, когда он наконец вернулся к ливийцам, мистер Лукман пришел в ярость. Он вцепился в дверцу самолета Уолтерса и заорал: «Тридцать семь часов отсутствия! Это невероятно. За вашу огромную плату мы ждем от вас лучшей службы!»

— Вопрос жизни и смерти, мистер Лукман, — сказал Уолтер, стараясь изгнать усталость и раздражение из голоса.

— Жизнь здесь дешева! А смерть придет к нам ко всем!

Уолтерс протиснулся мимо него и спрыгнул на землю.

«Они ведь тоже арабы, мистер Лукман…»

— Нет! Египтяне!

— … ну, мусульмане…

— Мне все равно, даже если бы они были моими братьями! Наше время драгоценно! Тут очень большая ставка!

К чему сдерживать гнев? Уолтерс рявкнул: «Это закон, мистер Лукман! Самолет я вам не продавал; я должен был оказать срочную помощь. Прочтите свой контракт!»

Неразрешимый спор, и Лукман не пытался отвечать. Он ответил тем, что нагрузил на Уолтерса все дела, что накопились в его отсутствие. И все нужно сделать сразу. Или еще быстрее. А если Уолтерс не выспался, что ж, когда-нибудь он уснет навечно.

И вот невыспавшийся Уолтерс в следующие часы возил магнитозонды — трудная раздражающая работа, нужно лететь низко и стараться не ударить проклятый прибор о дерево и самому не зарыться в землю. И вот, когда ему удавалось подумать — ведь он фактически вел одновременно две машины, — Уолтерс с горечью думал, что Лукман солгал: конечно, если бы вместо египтян были ливийцы, дело бы обстояло по-другому. Национализм не остался на Земле. И здесь случались столкновения: гаучо против фермеров, выращивающих рис, когда стада в поисках водопоев вытаптывали посадки; китайцы против мексиканцев из-за ошибки на картах, где была разграничена территория; африканцы против канадцев, славяне против испанцев вообще без причины, которая была бы понятна человеку со стороны. Плохо. Но еще хуже, что иногда раздоры вспыхивали между славянами и славянами, латиноамериканцами и латиноамериканцами.

А ведь планета Пегги могла бы быть таким замечательным миром. Здесь есть все — почти все, если не считать витамина С; есть гора Хичи с водопадом, который называют Каскадом Жемчужин, восемьсот метров молочно-мутного потока, вытекающего прямо из-под южных ледников; есть пахнущие корицей леса Малого континента, с их глупыми, дружески настроенными, бледно-лиловыми обезьянами — ну, конечно, это не настоящие обезьяны. Но они забавны. И Стеклянное море. И Пещеры Ветра. И фермы, особенно фермы! Именно фермы заставляли миллионы и десятки миллионов африканцев, китайцев, индийцев, латиноамериканцев, бедных арабов, иранцев, ирландцев, поляков — миллионы отчаявшихся людей стремиться улететь так далеко от Земли и дома.

«Бедные арабы», думал он; но тут есть ведь и богатые арабы. Как те четверо, на которых он работает. Говоря об «очень крупных ставках», они их размеры определяют, конечно, в долларах и центах. Экспедиция совсем не дешева. Его собственный чартер оценивается шестизначным числом — жаль, что он не может все это оставить себе! А ведь это, пожалуй, самая малая часть их затрат; есть еще палатки и звуковая разведка, магнитометрические исследования и забор образцов; нужно было заплатить за спутниковое время и снимки, за использование радара при составлении плана местности; и многочисленные инструменты, которые ему приходится таскать по саванне… и каков будет следующий шаг? Придется копать. Пробивать шахту к обнаруженному ими соляному куполу, в трех тысячах метров под ними, и стоить это будет миллионы…

Впрочем, вскоре он обнаружил, что стоить это будет не так уж много, потому что у арабов тоже была незаконно добытая технология хичи, о которой Вэн говорил Долли.

Первое, что люди узнали о давно исчезнувших хичи, это то, что те любили строить туннели: примеры этой их работы были обнаружены под поверхностью планеты Венера. И прорывали они эти туннели с помощью технологического чуда — полевого проектора, который ослаблял кристаллическую структуру камня, превращая его в нечто вроде жидкой грязи; эту грязь они выкачивали и покрывали поверхность туннеля твердым плотным голубым блестящим металлом хичи. Такие полевые проекторы были найдены, но их нет в частном владении.

Однако, похоже, группа мистера Лукмана обладает доступом к ним… а это означает не только деньги, но и влияние… и по отдельным замечаниям во время отдыха или еды Уолтерс заподозрил, что этими деньгами и влиянием они обязаны человеку по имени Робинетт Броадхед.

Соляной купол был найден, места для бурения подобраны, главная работа экспедиции выполнена. Оставалось только проверить еще несколько возможностей и завершить исследования. Даже Лукман несколько расслабился, а по вечерам все чаще разговоры заходили о доме. Оказалось, что их дом вовсе не Ливия и даже не Париж. Это Техас, где у них оставались в среднем по 1,75 жены и с полдесятка детей на каждого. Не очень равномерно распределенных, как мог судить Уолтерс, но здесь арабы, вероятно, умышленно не вдавались в подробности. Чтобы побудить их к большей откровенности, Уолтерс стал рассказывать о Долли. И рассказал больше, чем собирался. О ее крайней молодости. О ее представлениях. Ее наручных куклах. Он рассказал, как искусно делает Долли этих кукол — утку, щенка, шимпанзе, клоуна. И лучше всех — хичи. У хичи Долли уходящий назад лоб, клювастый нос, торчащий подбородок, глаза раскосые, как на египетских настенных росписях. В профиль такое лицо — почти сплошная наклонная линия: все это, конечно, вымышлено, потому что никто не видел хичи.

Младший из ливийцев, Фавзи, рассудительно кивнул: «Хорошо, когда женщина зарабатывает деньги».

— Дело не только в деньгах. Это дает ей занятие, понимаете? Но все же я боюсь, что ей скучно в порту Хеграмет. Поговорить не с кем.

Ливиец по имени Шамин тоже кивнул. «Программы, — мудро посоветовал он. — Когда у меня была только одна жена, я купил ей несколько программ для того, чтобы у нее была компания. Помню, особенно ей нравились „Дорогой Эбби“ и „Друзья Фатимы“».

— Я бы хотел, но у Пегги пока еще ничего подобного нет. И ей очень трудно. И я не могу ее винить. Иногда мне хочется любви, а она… — Уолтерс смолк, потому что ливийцы рассмеялись.

— Во второй суре сказано, — с грубым смехом заявил Фавзи, — что женщина — наше поле, и мы можем возделывать это поле, когда захотим. Так говорит Аль Бакара, по прозвищу Корова.

Уолтерс, сдерживая возмущение, решился пошутить: «К сожалению, моя жена не корова».

— К сожалению, твоя жена не жена, — насмехался араб.

— У себя в Хьюстоне таких, как ты, мы зовем подкаблучник. Позор для мужчины.