Фредерик Пол - Свидание с хичи. Анналы хичи

Но если вы по-прежнему мне не верите, я не могу обижаться. Сколько раз я говорил себе все это, все равно мне трудно было поверить. К тому же мне никогда не приходило в голову, как ужасно неудобно — в финансовом, юридическом и многих других отношениях, а не только по отношению к супружеству — ужасно неудобно быть мертвым.

Вернемся к вопросу, где же я на самом деле. Конечно, дома. Как только я… гм… умер, Альберт в раскаянии повернул корабль назад. Потребовалось довольно много времени для возвращения, но я ничем особым не был занят. Просто учился, как делать вид, что живу, тогда как на самом деле я мертв. И всю дорогу назад я этому учился, потому что родиться в информационном веере гораздо труднее, чем старым органическим способом, — мне на самом деле приходилось совершать что-то, понимаете. Вокруг меня все было гораздо обширнее. В определенном смысле я был заключен в содержимом информационного веера хичи с объемом примерно в тысячу кубических сантиметров, и в этом смысле меня извлекли из гнезда, и пронесли через таможню, и принесли домой, на Таппаново море, не с большими трудностями, чем пару туфель. В другом смысле я был больше галактик, потому что в моем распоряжении была вся информация мира. Быстрее серебряной пули, подвижней ртути, стремительнее молнии, я мог отправиться куда угодно, куда только может привести накопленная людьми и хичи информация, а это значит — везде. Я слушал эдды обитателей грязи с парусника и охотился с первой исследовательской группой хичи, которые захватили австралопитеков; я болтал с Мертвецами с Неба Хичи (несчастные маловразумительные калеки, так плохо в спешке записанные, но все еще помнящие, что это значит — быть живым). Ну, неважно, где я побывал. У вас все равно не хватит времени выслушать. И все это очень легко.

Гораздо сложнее человеческие дела…

К тому времени как мы вернулись на Таппаново море, Эсси смогла отдохнуть, а у меня было время и возможность попрактиковаться, чтобы узнавать, что я вижу, и мы оба преодолели травму моей смерти. Не скажу, что окончательно, но по крайней мере мы смогли поговорить.

Вначале только говорили, потому что я стеснялся показаться своей дорогой жене в качестве голограммы. Но потом Эсси повелительно сказала: «Робин, это невыносимо. Я больше не могу только разговаривать с тобой. Я хочу тебя увидеть!»

— Да, сделай это! — приказала другая Эсси, записанная вместе со мной, а Альберт прибавил:

— Просто расслабься и позволь этому произойти, Робин. Все подпрограммы на месте, — И все равно мне потребовалась вся храбрость, чтобы показаться, а когда я это сделал, моя дорогая жена осмотрела меня сверху донизу и сказала:

— О Робин, как ты ужасно выглядишь!

Звучит, может, не очень ласково, но я понимал, что имеет в виду Эсси. Она не критиковала, она сочувствовала и старалась удержаться от слез. «Позже будет лучше, дорогая». — сказал я. Мне хотелось дотронуться до нее.

— Правда, миссис Броадхед, — искренне сказал Альберт; только тогда я заметил, что он сидит рядом со мной. — В настоящий момент я помогаю ему, и одновременная демонстрация двух изображений затруднительна. Боюсь, оба изображения искажены.

— Тогда исчезни! — предложила она, но он покачал головой.

— Робину нужно практиковаться, и я думаю, вы сами захотите внести некоторые усовершенствования в программу. Например, окружение. Я не могу дать Робину фон, если сам не участвую в нем. Необходимо также улучшить жизнеподобность, способность реагировать в реальном времени, совпадение отдельных фрагментов…

— Да, да, — простонала Эсси и принялась за работу в своей мастерской.

И мы тоже. Нужно было очень многое сделать, особенно мне.

В свое время я беспокоился о многом, и почти всегда не о том, о чем нужно. Беспокойство о смерти всегда оставалось на краю моего сознания — как и у вас тоже. Я боялся уничтожения. Но его не случилось. Зато у меня возникла гора новых проблем.

Мертвый человек, видите ли, не обладает никакими правами. Он не может владеть собственностью. Он не может избавиться от собственности. Не может голосовать — и не только на правительственных выборах; он владеет большим количеством акций в сотнях корпораций, которые сам организовал, но голосовать, как крупнейший акционер, не может. Даже если он крайне заинтересован, как я, например, в транспортном проекте, связанном с перевозкой колонистов на «С.Я.», его просто не услышат. Как говорится, он все равно что мертвый.

Но я не хочу быть таким мертвым!

Дело не в алчности. Как у информационной записи разума, у меня очень мало потребностей; никакого риска, что меня отключат, если я не оплачу счета. Но у меня очень сильные побуждения. Террористы не исчезли после захвата Пентагоном их корабля. Ежедневно они взрывали бомбы, похищали людей и стреляли. Были совершены нападения еще на две петли, и одна из них повреждена; танкер с пестицидами был сознательно затоплен у берегов Квинсленда, и поэтому умирали сотни километров Большого Барьерного Рифа. Начались настоящие войны в Африке, Центральной Америке и на Ближнем Востоке; крышка на паровом котле едва держалась. Нам нужна была тысяча таких транспортов, как «С.Я.», и кто построит их, если не я?

Поэтому мы солгали.

Распространили сообщение, что у Робина Броадхеда был сосудисто-мозговой криз, но положение постепенно улучшается. И это правда. Конечно, не в том смысле, в каком все это поняли. Но как только мы оказались дома, я смог поговорить — правда, без изображения — с генералом Манзбергеном и кое с кем в Роттердаме. Через неделю я время от времени начал показываться, закутанный в длиннополый халат, предоставленный плодородным воображением Альберта. Через месяц группа с ПВ сняла фильм; я, загорелый и ловкий, плыву в Таппановом море на своей яхте. Конечно, команда ПВ была моя собственная, и клип был больше произведением искусства, чем репортажем, но это было очень хорошее искусство. Разговор лицом к лицу с собеседником я не мог вести. Но мне это и не нужно было.

Как видите, все было не так уж плохо. Я вел свои дела, осуществлял наши планы, чтобы уменьшить терроризм, — конечно, проблемы это не решило, но мы по крайней мере больше ни сидели на слетающей с котла крышке. У меня было время выслушивать соображения Альберта об объекте, который он называл Кугельблитц, и если мы точно не знали, что это такое, так это даже лучше. Мне не хватало только тела, и когда я пожаловался Эсси, она убежденно сказала: «Боже, Робин, ведь мир для тебя не кончился. У многих есть подобные же проблемы».

— То есть они тоже превращены в информацию. Я думаю, таких не очень много.

— Но у них те же проблемы, — настаивала она. — Подумай! Здоровый молодой человек катается на лыжах, падает и ломает себе позвоночник. Паралич ног. Но у него сохраняется тело, которое нужно кормить, за которым нужно убирать, которое нужно мыть — ты всего этого лишен, Робин. Однако важнейшая часть тебя — она по-прежнему здесь!