Вячеслав Букур - Поиск-87: Приключения. Фантастика

Он проворонил-таки момент атаки, но сумел войти в нужный темп и даже чуть-чуть опередить его. Преодолевая сопротивление вязкого воздуха, Кратов нанес полукружный удар по головам нападавших, словно по частоколу. Он испытал мстительное злорадство от зрелища кубарем разлетающихся в стороны тварей. Быстро развернувшись на месте к тем, что находились за его спиной, он вдруг обнаружил, что оказался один. Будто ворох палой листвы порскнул прочь от порыва ветра — и на поляне остались лишь изрезанные в лоскутья тела Земляных Людей да Кратов-победитель, готовый драться за свою жизнь до последней капли крови, жаждущий новой сшибки и до злости разочарованный тем, что никто больше не хочет на него нападать.

— Ну! — рявкнул он. — Куда же вы, соколики?!

Кто-то суетливо ворочался под деревом, тихонько попискивая и стараясь вжаться тщедушным тельцем в распяленные корни, в мох и грязь, лишь бы с глаз долой. Маленький поджарый чертик, насмерть изувеченный во время схватки.

«Добить!» — мелькнуло в мозгу пьяного от ярости Кратова.

Он шагнул на писк и шевеление.

Чертик поднял тощие лапки, будто прося о снисхождении. Круглая серая головенка его была проломлена и вмята, уцелел один лишь рожок. Блестящие пуговичные глазки часто моргали, подрагивал утыканный жесткими усиками хоботок. «Да что ж я, — замер в ужасе Кратов. — Спятил?! Помочь надо». Он присел на корточки, чтобы получше рассмотреть рану.

И едва успел уклониться от жалящего удара в лицо.

— Дурень! — сердито выругался Кратов. — Я же спасти тебя хочу!

Но чертик уже затих, быстро коченея, на глазах теряя последние капли жизни, уходившие из его жилистого тельца. Тонкие, словно стальная проволочка, пальчики разжались, выпуская на заляпанный кровью мох то самое жало, что едва не отплатило Кратову за убийство.

Заточенный до стеклянного блеска каменный нож.

Итак, четыре предположительно разумные расы в течение суток, до сих пор не кончившихся. Причем расы настолько несовместимые между собой, что одна вынуждена охотиться на какую-то другую, игнорируя все прочие, в то время как ее самое выслеживает третья. Замкнутый цикл с экологическими нишами, сплошь забитыми разумными расами.

Это противоречило всему, что знал прежде Кратов о законах эволюции разума. Обычно из множества биологических видов в силу тех или иных обстоятельств стихийно выделялся один, которому разум был необходим, чтобы уцелеть в борьбе за существование. Так произошло на Земле, так происходило по всей Галактике. И этот вид начинал своей деятельностью подавлять прочих конкурентов, зачастую и уничтожать самым безжалостным образом, чтобы выжить самому. И так тоже было на Земле. Но чтобы параллельно сосуществовали несколько равно разумных видов!.. Быть может, это лишь некое сечение здешней экологической пирамиды, но что же тогда на ее вершине?!

Кратов брел по лесу, волоча за собой сумку. Ему было тошно, хотелось лечь и не вставать больше. К тому же он выпил почти всю воду, сжевал половину запаса концентратов, а у скафандра как нельзя кстати начали садиться термоэлементы, и предательский озноб уже угнездился где-то между лопаток. «Это мне одному не по зубам, — думал Кратов. — Надо ждать ксенологов. Чтобы сесть в теплой и светлой кают-компании, выпить горячего кофе и пораскинуть мозгами, что же мы можем сделать на этой ненормальной планете. Голова — хорошо, а много — лучше. Много голов… с серьгами из граненых самоцветов в ушах…» Лес был чужим, враждебным, он не хотел принять пришельца за своего, он даже не бил его ветвями по лицу — брезговал, должно быть. Только ветер стонал в голых кронах на громадной высоте.

— Не могу больше, — сказал Кратов лесу и присел, навалившись спиной на черный, в вековых наплывах смолы, ствол. Глаза его закрылись сами собой.

В голове кружились и вспыхивали картинки виденного, словно в волшебном фонаре. Гудели отходящие в неподвижности мышцы, неуместная слабость зарождалась где-то глубоко внутри, оттуда распространяясь по всему засыпающему телу Кратова. «Не спать… — шевелилась приблудная мысль. — Вызвать Чудо-Юдо…» Но сил не оставалось, и рука, налитая проклятой слабостью, никак не поднималась к лицу. Кратов все же открыл глаза и увидел, что отовсюду, из-за деревьев, между кочек, к нему струится плотный белый туман, всплескивая фонтанчиками и бурунясь уже возле самых ног.

Туман — значит, сырость. Кратов поднатужился и подобрал ноги, но язычок белого киселя упруго толкнул его в колено и пополз по бедру, теплый и тяжелый. Вот же гадость! Кратов смахнул его с ноги, но язычок не обиделся и вернулся. Настырный такой язычок, если чего захотел, так непременно добьется, и он снова пополз по ткани скафандра, а другие такие же язычки обтекали со всех сторон, мягко, но настойчиво ложась на спину, на плечи, втягивая в себя руки, словно болотная трясина, словно желе. Скользкое щупальце смазало Кратова по щеке и перевалилось ему на грудь, нырнуло в сумку похозяйничать, захлестнуло ее белой пленкой, под которой немедленно затеялось активное шевеление и бурление. И неожиданный покой поглотил усталое тело Кратова, потому что никто и ничем ему особенно не угрожал, а что до резвящегося вовсю месива, то пусть его резвится, ползает по скафандру, будто обнюхивает, ищет что-то, вреда от него никакого, пошарится себе и уйдет своей дорогой, все едино выше плеча оно не поднимается, слизким коконом собравшись вокруг, волнуясь и пуская пузыри, а вот ему уже и наскучило это развлечение, и тесто сползло, расступилось и, умиротворенно чавкая, побулькало прочь, белыми ручейками заструилось по земле, пропало, ушло между корней, и нет ничего, как ничего и не было…

И тогда Кратов очнулся.

Он чувствовал себя великолепно, и в мыслях не было раскисать, разнюниваться, а тем более вот так бездумно валяться под деревом. «Я же хотел вызвать Чудо-Юдо», — вспомнил он, пружинисто вскакивая на ноги и поднося к лицу браслет… точнее, то место, где ему положено было находиться. Сам браслет начисто отсутствовал. Ошеломленный Кратов торопливо огляделся. Что-то блеснуло во взъерошенном мху подле его ног. Браслет — то, что от него сохранилось: горстка пластиковых и керамических деталюшек, да еще брелок-дракончик из черного дерева. Кратов присел, чтобы рассмотреть поближе, что же стряслось с его браслетом… и почувствовал, как по спине и под мышками мягко разошлись швы его непроницаемого для всех внешних воздействий скафандра. Все еще ничего не соображая, он открыл сумку, и его пальцы коснулись чего-то несуразного, ощетинившегося бестолково торчащими усиками мертвых мнемосхем. Это были останки лингвара «Портатиф де люкс».