Владимир Баграмов - Страна убитых птиц

Они стояли у машины.

— Прощайте.

Она подала врачу руку. Он схватил ее узкую холеную белую кисть с длинными, крашенными в перламутровый лак ногтями, жадно встряхнул. И ОПЯТЬ ОН ЧТО-ТО ПОЧУВСТВОВАЛ. НА ЭТОТ РАЗ ИЗ НЕГО НИЧЕГО НЕ ПЕРЕКАЧИВАЛОСЬ В ЕЕ РУКУ. НАОБОРОТ. НЕЧТО ТЕПЛОЕ, ГРУСТНОЕ И НЕВЫРАЗИМО НЕЖНОЕ ВПИТАЛ ОН САМ. ЕМУ ЗАХОТЕЛОСЬ ПЛАКАТЬ.

Он отчаянно махнул рукой и побежал по дорожке прочь.

Только заворачивая за угол здания аэровокзала, он на секунду оглянулся — ее тонкая, высокая фигура в серебристом плаще плыла за стеклами вестибюля посадки. Тогда он закрыл руками лицо и дал волю горячим слезам радости, светлой печали и… утраты.

Врача расстреляли ровно через полчаса. Очередь прошла наискосок, через грудь и живот.

Надзор неукоснительно выполнял приказ Президента — «все причастные лица, второстепенные свидетели, не представляющие интереса, а также лица, информированные случайно о ходе дела, должны быть уничтожены». Представители Надзора Центра не хотели рисковать. Сутки назад был расстрелян всесильный Лысый, Представитель Надзора Области.

Реактивная громада «МИА-11» набирала высоту. Спецсамолет, предназначенный только для перевозки заключенных из любой точки страны. Подобно вагону поезда, салон «МИА-11» был разделен на «купе», их было двадцать пять. Конструкторы в свое время опасались, что самолет, выполненный по спецзаказу в единственном экземпляре, будет простаивать месяцами. Их опасения не сбылись. «МИА-11» совершал по три рейса в день, иногда взлетал и ночью, а работы все прибавлялось.

Двигатели вертикального взлета и посадки, позволявшие обходиться без аэродрома, скорость, равная скорости истребителя-перехватчика, уникальная СИСТЕМА ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ, схему которой предложил сам Президент… Аналогов «МИА-11» в мире не было. В случае аварии, отказа двигателей — двадцать пять «купе» превращались в герметические капсулы, снабженные парашютами. Самолет терпел катастрофу, но капсулы благополучно должны были приземлиться. Президент не мог позволить погибнуть важным преступникам, он лично определял меру их вины и наказания.

Кроме экипажа и агентов Надзора, в самолете находились врач патологоанатом, свидетель оживления Марии Долиной, главврач горбольницы Шнейдер, медсестра Елена Симонова, жена Первого Секретаря объединенных партий Области, и сама Мария Долина.

Каждый находился в отдельном «купе-капсуле». К каждому был приставлен агент Надзора.

Агент, сопровождавший Марию, знал, что все капсулы снабжены аппаратурой, фиксирующей не только каждое слово находящихся внутри, но и снимающей на пленку все, что происходит. И то, что он сделал, когда самолет взлетел, было не просто нарушением инструкций, это было преступление. За такое полагался расстрел.

Он прекрасно знал, где находится объектив «Контроль» — прямо над дверью, в маленькой нише, откуда тускло светила «аварийная лампочка». Поэтому он первым зашел в «купе-капсулу», вернее, не зашел, а, оглянувшись по сторонам, чуть вдвинулся в проем двери, достал из кармана кожаной куртки крохотный телевизор, включил, быстро перевел ручку на свободный канал, так что по экранчику побежали полосы-рябь, сунул телевизор в нишу, экраном к телеобъективу, быстро вдвинул его туда, телевизор почти заполнил нишу. Куском пластыря, отмотанного от рулончика, появившегося тоже из кармана, закрепил телевизор на месте. Теперь сколько бы ни «мучилась» электроника «Контроля», пытаясь сфокусировать изображение, на экране записи будет только мелькание, рябь и бессмысленные полосы. Оставался звук. Но тут было совсем просто — крохотная «пищалка», дьявольское изобретение гениальных японцев. Никто не знал, как она устроена, секрет «фирмы». Но всякий, кто пытается прослушать запись, сделанную во время работы «пищалки», рискует получить звуковой шок. «Соплюшка», как называли ее агенты Надзора, при включении верещала непрерывно; неслышимая в обычной жизни, недоступная человеческому уху, она на записи превращалась в исчадие ада — пронзительно высокий, гнусный вой на всех регистрах, вой, способный довести нормального человека до исступления. Операторы Отдела Негласного Контроля ее ненавидели люто. Ничего не подозревая, надеваешь наушники, готовишься прослушать «что положено», и вдруг тебе прямо в мозги впивается эта дрянь, как правило, без подготовки, и никакая уменьшенная громкость не спасает. Дерьмовая штука.

Ее и укрепил агент на потолке капсулы. На кусок жвачки, мягкой и еще теплой от жевания, тиснул цилиндрик «пищалки» и только тогда обернулся к ЭТОЙ… РЫЖЕЙ МАРИИ.

— Садись.

Он показал ей на кресло с предохранительными ремнями, когда она села, сам и застегнул эти ремни, дрожал ноздрями — нюхал ее дыхание, упоительное и легкое, как… Впрочем, он не мог знать, что так пахнет весенний лес на утренней зорьке. В его время лесов по Федерации было два. Личный лес Президента и еще где-то далеко, в Регионе Дальнего Востока, где находилась личная дача Президента Японии, откупленная земля Федерации.

— Есть хочешь?

Она отрицательно покачала головой. Агент задумчиво рассматривал Марию. В то, что она была несколько дней назад трупом, он не верил. И во всю эту хреновину, о которой болтали на каждом шагу в Ясногорске и Области, он тоже не верил. С ума они все сошли, вот что!

Звукоизоляция была отличной. Гул мощных двигателей еле-еле доносился сюда. Иногда самолет встряхивало в воздушных ямах, корпус его начинал вибрировать, но это скоро проходило. «Потолок» этого самолета был достаточно высок, чтобы лететь спокойно.

— Какая у тебя кожа, — сказал агент, рассматривая ее в упор, — бархатная, да? Расскажи о себе…

— Зачем?

Она поправила рыжие волосы, передернула плечами, как видно, платье, что впопыхах подобрали ей на складе Управления Комитета, немного жало под мышками. Благо серебристый импортный плащ оказался впору. И туфли. А колготок не нашли, дали грубые, с немодным толстым швом чулки.

Рыжая была красива. Очень. Особенно поражали губы — словно вырезаны из драгоценного цельного камня, какие-то светящиеся изнутри мягким, притушенным светом. Лицо Марии освещала сверху прямоугольная лампа, прикрытая двухъярусным плафоном из матового стекла. Агент сидел в тени.

Он никогда не был женат. Не получалось. Несколько раз сходился с женщинами, и каждый раз все кончалось неудачей. Через неделю он словно бы остывал. Вот так, сразу — раз и… Ничего.

Агент достал портсигар. Закурил, из-за дымовой завесы, сразу же разделившей их, всматривался в ее лицо тревожно и с любопытством.