Владимир Баграмов - Страна убитых птиц

Денни О'Доннел дернулся и затих.

В полной тишине было слышно неуверенное бормотание Армстронга.

— Он иногда вот так грохнется… Я ему — «Денни, Денни!» Ноль внимания, но он всегда говорит правду! Денни мне и крест со лба снял, сам научился, его никто не учил.

Только тут Фермер заметил, что Джон Армстронг вдребезги пьян. Еле стоит на ногах.

— Господа! — Фермер захлопнул папку. — Прошу прерваться на пятнадцать минут. Это серьезно. Я должен связаться…

Президент США стремительно вышел из комнаты, перешагнув через длинные, вытянутые на полу ноги Денни, плечом отодвинув растерянно улыбающегося, пьяно икающего Джона Армстронга.

Семнадцать могущественных людей Америки сели свободнее, перешептывались, поглядывая на странную пару.

По «экстренной связи» Фермеру сообщили, что член Совета, Председатель Пятерки Реформаторов Единого Совета Свободных Республик Викентий Смагин уже с час как находился в Ясногорске…

Фермер вгляделся в вежливо улыбающееся с экрана лицо мутанта, присутствовавшего при их прошлом разговоре со Смагиным, вкратце передал «предостережение Денни О'Доннела». Лицо мутанта сразу стало жестким, он кивнул, сухо попрощался. Экран погас.

Десять минут Президент США сидел неподвижно в кресле, массируя рукой сердце, потом встал, медленно побрел в комнату, где его ждали.

За эти десять минут Фермер постарел лет на десять.

Он вспомнил огромную ликующую толпу, окружившую здание аэропорта. Толпа скандировала «Пророк! Пророк! Пророк!» Он попросил подогнать машину к трапу.

Быстро скользнул в нее, велел не останавливаться. Люди бежали за машиной, тянули руки, что-то кричали.

Он закрыл глаза, нахохлился. Несколько раз менял положение, проклятая нога болела и болела. Два дракона, не оставляющие его ни на миг, — боль в голове, боль в ноге…

Зачем он прилетел сюда?!

ЭТО БЫЛО НЕОБЪЯСНИМО.

Его что-то властно, неудержимо тянуло сюда! ОН ДОЛЖЕН БЫЛ УВИДЕТЬ ВСЕ ЭТО! ДОЛЖЕН, ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО.

Когда он садился в самолет, появился Матвеев, запыхавшийся и довольный. Смагин выслушал его торопливый рассказ о том, КАК ОН ИСКАЛ РЫЖУЮ. НАШЕЛ! ТЕПЕРЬ ОНА В ГОСТИНИЦЕ… И ПАРЕНЬ С НЕЙ, БЫВШИЙ АГЕНТ. КАК ОНИ ЛЮБЯТ ДРУГ ДРУГА! МАРИЯ ВРОДЕ БЫ ЖДЕТ РЕБЕНКА, ПОКА НЕЯСНО, СРОК МАЛЕНЬКИЙ… НО…

В этом месте Матвеев осекся, забормотал что-то. Смагин кивнул, улыбнулся, странно посмотрел и стал подниматься по трапу.

«Послезавтра у тебя день рождения, Викентий! 34 года!» — хотел ему крикнуть Лев Матвеев, но почему-то сдержался.

Смагин попросил сразу ехать в горбольницу. Что-то неудержимо тянуло его туда, к месту бывшей работы.

Он шел по аллейке, быстро оглядывая привычные очертания строений больницы, арки, старые стены, окна… ВОТ! Он, припадая на ногу, свернул в сторону. Двое охранников приостановились, смотрели.

ЗДЕСЬ СИДЕЛА РЫЖАЯ. ТОГДА… ОН ШЕЛ МИМО, ЗЛОЙ И БОЛЬНОЙ, А ОНА СИДЕЛА ЗДЕСЬ, НА ЭТОЙ СКАМЕЙКЕ… Ему хотелось заглянуть в ее лицо, но мешали волосы. ОН ПОМНИЛ ЕЕ РУКИ — ХОЛЕНЫЕ, БЕЛЫЕ РУКИ С НОГТЯМИ, КРАШЕННЫМИ В ПЕРЛАМУТРОВЫЙ ЛАК…

Дверь «домика из кафеля» была закрыта на большой амбарный замок. Он попросил охранника принести ключ. Стоял, засунув подбородок в просторный воротник свитера, руки — в карманах облезлых штанов.

С улицы, от ворот, из больницы уже бежали люди. Охранник догадался, быстро обозначил границу. Люди собирались и собирались. Молча издалека разглядывали его. Откуда-то по рукам стали передавать детей, ставили их в первые ряды. ЛЮДИ ЛЮБИЛИ ЕГО.

ОН НЕ ОГЛЯДЫВАЛСЯ, ОН ЧУВСТВОВАЛ ВОЛНУ ТЕПЛОТЫ И НЕЖНОСТИ, ИЗЛУЧАЕМУЮ ЭТОЙ МАССОЙ. ОН ПЛАТИЛ ИМ ТЕМ ЖЕ.

«Голова! Когда ж это кончится!» — он тронул затылок, тут же отдернул руку — нельзя, чтобы ОНИ видели, что ему больно. Зачем?!

Охранник быстро открыл замок, распахнул дверь.

Здесь ничего не изменилось.

Кафель, цинковые стоки, металлические шкафы, мраморные столы — все было КАК ТОГДА. И излучало холод.

Он зябко передернул плечами, сильно выдохнул, скосив глаза на легкое облачко пара от дыхания. Рука привычно взлетела, ЧТОБЫ БРОСИТЬ СВЯЗКУ КЛЮЧЕЙ В ПРОРЖАВЕВШИЙ БИКС С ОТЛОМАННОЙ КРЫШКОЙ! Бикс все еще находился там же… И упала рука.

Припадая на ногу, прошел к боковому хозяйственному шкафу — засмеялся! Его чайник стоял на месте.

ВОТ ЗДЕСЬ ЛЕЖАЛА РЫЖАЯ!

Он неловко повернулся, со стола покатилась какая-то кружка, с грохотом упала на пол, докатилась до шкафа. Из-под него неожиданно выскочила здоровенная крыса, волоча за собой паскудный лысый и рыжий хвост, пробежала по кафелю пола, юркнула куда-то в угол.

КРЫСА БЫЛА ТА ЖЕ! ОН УЗНАЛ ЕЕ!

ОТПРЯНУЛ, ВСКРИКНУВ…

Нога подвернулась, ОН ВЗМАХНУЛ РУКАМИ И УПАЛ НАВЗНИЧЬ, ЗАТЫЛКОМ НА БЕЛЫЙ, СВЕРКАЮЩИЙ КАФЕЛЬ.

НА РЕЧКЕ, НА РЕЧКЕ, НА ТО-ОМ БЕРЕЖО-О-ОЧКЕ МЫЛА МАРУСЕНЬКА-А-А БЕЛЫ-И-Е НО-О-ГИ! — пропели дивные, невидимые голоса. ОН УЛЫБНУЛСЯ. РУКА ЕГО ПОПОЛЗЛА К ЗАТЫЛКУ, НАЩУПАЛА БОЛЬШУЮ ЗИЯЮЩУЮ ЩЕЛЬ… ИЗ ЩЕЛИ ВЫХОДИЛА ЕГО БОЛЬ.

КАФЕЛЬ… КАФЕЛЬ… БЕЛЫЙ КАФЕЛЬ.

МИЛЛИОНЫ БЕЛОСНЕЖНЫХ, ГОРДЫХ ПТИЦ БИЛИ КРЫЛАМИ ПЕРЕД ЕГО ИЗУМЛЕННЫМ ВЗОРОМ… А РЯДОМ СТОЯЛА ЕГО ТИХАЯ МАТЬ, ЧТО-ТО ПРОТЯГИВАЛА ЕМУ НА РАСКРЫТОЙ МРАМОРНО-БЕЛОЙ ЛАДОНИ.

— ЧТО ЭТО, МАМА? — СПРОСИЛ ВИКЕНТИЙ ТИХО И ЖАЛОБНО.

МАТЬ УЛЫБАЛАСЬ И КИВАЛА, КИВАЛА, КИВАЛА…

И ТОГДА ОН ПОНЯЛ, ЧТО ПРОТЯГИВАЕТ ОНА ЕМУ! И ЗАСМЕЯЛСЯ, И СЛЕЗЫ РАДОСТИ И ОБЛЕГЧЕНИЯ КАТИЛИСЬ ПО ЩЕКАМ ЕГО.

ЭТО БЫЛ БИЛЕТ В ВЕЧНОСТЬ.

Тело его стало таять. Оно превратилось в легкий пар, невесомо плескавшийся среди белого кафеля прозекторской. Сначала он имел форму человеческого тела, потом, словно размытый струей воздуха, пар превратился в прозрачное чистое облако…

ВОШЕДШИЕ ЛЮДИ НИКОГО НЕ ОБНАРУЖИЛИ В КАФЕЛЬНОЙ КОМНАТЕ, ТОЛЬКО МОХНАТЫЙ ИНЕЙ СТЫЛ НА БЕЛЫХ ПЛИТКАХ ДА ПО ТУ СТОРОНУ СТЕКЛА, НА УЛИЦЕ, ЛЕТАЛ И ЛЕТАЛ У ПОКОСИВШЕЙСЯ ОГРАДЫ КАКОЙ-ТО СУМАТОШНЫЙ, ЗАБЛУДИВШИЙСЯ ИЛИ БЕСТОЛКОВЫЙ ГОЛУБЬ. И НЕ БОЯЛСЯ ЛЮДЕЙ.

ОТ АВТОРА

Когда колючие звезды пронижут стекла вашего дома непостижимым призрачным светом, поднимите к ним лицо, примите на кожу ускользающее звездное тепло, вспомните о Добром и Вечном, для которого явились мы в этот несчастный и прекрасный мир.

И тогда среди звездных туманностей, чуть в стороне от Млечного Пути, вы увидите, как ворочается и клубится на границе СВЕТА И ТЬМЫ, любящее ВАС, помнящее о ВАС, НЕПОСТИЖИМОЕ И ВЕЧНОЕ НЕЧТО.