Владимир Баграмов - Страна убитых птиц

Видел ли ты мир, Читатель, в котором люди при первых бликах лунного света превращаются в стаи белых огромных волков? Кровожадные дикие звери несутся по равнинам, сметая все живое на своем пути… Но об этом следующая книга.

А пока… УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ, ГОСПОДИ! ПОРА И ПРОЩАТЬСЯ.

Они спали в избушке. Атис Кагайнис всю ночь просидел у костра.

Еще с вечера набрал он большую груду сухих веток и теперь сжигал их по одной, молча и бездумно наблюдая, как пожирает их ненасытное пламя.

Дважды выходила Мария. Первый раз немного постояла у порога избушки и ушла назад. Второй раз робко подошла, стояла, кутаясь в куртку, зябко передергивая плечами… Тогда-то он и попросил ее рассказать, ЧТО ЧУВСТВОВАЛА ОНА, КОГДА ЕЕ ОЖИВЛЯЛИ.

Она рассказала коротко, буднично, неинтересно. Но последняя фраза, сказанная после всего, после долгой паузы, под аккомпанемент трескотни сгоравших веток и скрипа недалекого леса, эта фраза потрясла его.

— Я теперь такая живая! Я любить могу!

Засмеялась и ушла. А он остался. Неожиданно и скоропостижно осознав, что он не имеет права вмешиваться в их жизнь. И никуда он их за собой не потянет, ни до какой Кольцевой дороги. Кольцо его дорог замкнулось. Ничего не было впереди, а оглядываться назад было страшно. Он был МЕРТВЫЙ.

«…такая живая… любить могу…» — иногда всплывало в мозгу.

К рассвету он сжег последнюю ветку. Встал, пристально посмотрел на темную щель приоткрытой двери избушки. Жестко усмехнулся. Ему ничего не надо было им говорить. Только теперь он понял, что ИМ НИКТО НЕ НУЖЕН. Достаточно было вспомнить, КАК они смотрят друг на друга! КАК бережно и легко проводит она рукой по его щеке, какая летящая и светлая улыбка озаряет лицо ее… Как смотрит он на ее руки, прежде чем откусить от куска еды, и если они пусты, он передает ей этот кусок. И как неотрывно они провожают друг друга глазами.

Он спускался к ручью. Не оглядываясь.

Он не взял еды, оружия… Он ничего не взял, потому что ему ничего не было нужно. Шел быстро, мощным шагом. Даже не оглянулся на возникший где-то сзади шум вертолета. Углубился в лес, четко выдерживая направление. Дорогу он запомнил.

Кромкой леса он вышел к оврагу, где сел ИХ вертолет. Прошел мимо, не взглянув на то, что осталось в овраге, не подошел к его краю.

ТАМ! ТУДА!

Атис Кагайнис улыбался. Он был убийца по профессии. Он знал, что главное — это первый миг. Потом все равно.

Болотный газ пузырился, эти пузыри лопались с противным шипом, словно миллионы змей вокруг разевали свои пасти, угрожая и нацеливаясь.

Когда вода дошла ему до груди, идти стало совсем трудно. Он плотно сжал зубы, улыбка исчезла с его лица. Латыш был упрям. Холодная и яростная кровь его предков пьянила мозг его.

А когда дошла вода до подбородка, почувствовал он, как трясина мягко и мощно охватила ноги и тело. И медленно потащила вниз. Тогда он запел. Слова были незнакомы ему. Но слетали с языка четко, звучно и радостно. Только поющий рот оставался на поверхности. Потом забулькало, замутило небольшим водоворотом. И все.

Родного языка Атис Кагайнис не знал.

Как не знал и того, что в минуту гибели и скорби его Великий и немногочисленный народ вложил в его уста наивную, старую, как мир, детскую песенку о весне и прилетающих птицах.

Атис Кагайнис спел ее на латышском языке.

Они долго звали его.

Матвеев терпеливо ждал, сидя на ступенях трапа.

Мутант-проводник стоял, обернувшись лицом в сторону родных Силемских болот. Ноздри его широко раздувались, перепончатые пальцы гладили голую грудь. По щекам мутанта текли слезы.

Вертолет взревел и… растаял в тусклом рассветном мареве.

Президент оглядел комнату. Здесь находилась элита. Цвет Америки. Семнадцать человек, в чьих руках практически было сосредоточено все. Политика, экономика, юстиция… Список можно было бы продолжать бесконечно, но суть была проста — все нити власти находились в руках этих семнадцати.

Фермер четко знал, за какую из нитей нужно осторожно и вовремя дернуть, чтобы задуманное перешло в реальность. Эта страна, лежавшая по ту сторону океана, ей нужно было помочь. Двое суток Фермер не вылезал из загородной резиденции. Советники и консультанты, секретари и курьеры — все они сновали, как встревоженные муравьи, туда и обратно, от резиденции до Столицы, от Столицы до резиденции.

Фермер вспомнил вопящий, неистовствующий Конгресс, которому он «преподнес этот Рождественский подарок». Бледные, перепуганные лица, вопли о красной опасности и происках левых. Но ничего не произошло. Границы были открыты, Армия Единого Совета Свободных республик ликвидирована. Поднятые по тревоге части ВВС США, Военно-Морской Флот и Ракетные части напрасно простояли по готовности «I» целую неделю. Кончилось, когда потрясенный министр Обороны и Безопасности США сдавленным голосом в трубку выговорил: «Над нами все смеются! Европа, сука, слюни пускает от удовольствия».

Фермер тогда осторожно положил трубку, долго хохотал, глядя на медленно вращающийся электронный глобус в его кабинете. Дотошные техники уже вырубили красные лампочки ядерных баз бывшей Федерации.

Теперь оставались эти… Большой Бизнес Большой Страны. Он уже открыл папку с приготовленной речью, диаграммами, выкладками экономистов, прогнозом социологов… как дверь комнаты стремительно распахнулась.

Фермер поднял голову. Изумленно вгляделся в лохматого, бледного Денни О'Доннела, из-за его плеча улыбалась растерянная физиономия Джона Армстронга. Креста на его лбу не было. С некоторых пор они были неразлучны, Денни и Джонни.

Шлялись вместе по злачным местам, катались на яхте, играли в теннис… «Кобели», — ворчал Фермер, когда ему докладывали об очередном дебоше, устроенном неразлучной парой.

— Денни!?

Все семнадцать могущественных людей США с любопытством повернулись к двери.

— В чем дело? — Фермер повысил голос.

— Ему нельзя лететь в Ясногорск! Надо связаться, СРОЧНО! ЕМУ нельзя лететь в Ясногорск! Крыса! Бежит крыса! Удар! Свет! Кругом кафель! СРОЧНО!

Он сползал по двери, прислонившись к ней спиной, мотая лохматой головой. Джон Армстронг подхватил его под руку, растерянно оглядывал находящихся в комнате.

— Он уже час такой! Ну, мы… сидели, пили кофе… А он побледнел так… как с ним бывает, и вот… И говорит, говорит, никак не успокоить его… С ним тоже такие штуки всегда, когда…

Джон Армстронг наклонился над сползшим на пол Денни, гладил его по голове.

— ЕМУ НЕЛЬЗЯ ЛЕТЕТЬ В ЯСНОГОРСК! КРЫСА! ОНА БЕЖИТ! КАФЕЛЬ… МНОГО КАФЕЛЯ КРУГОМ! Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ЭТО… ТЕМНО… МЕРТВЫЕ ТАМ… ТРУПЫ… ТАМ БЫЛИ ТРУПЫ! СЕЙЧАС НЕТ… НО БЫЛИ… СРЕДИ КАФЕЛЯ! МНОГО… СВЯЖИТЕСЬ С НИМИ… ЧЕРЕП РАСКОЛОТЫЙ… КРОВЬ… КРЫСА!