Люциус Шепард - Aztechs

Я взглянул на Лупе, как я понял, видимо в последний раз не безумными глазами. "Коли", сказал я.

x x x

Чилдерс привстал на колени рядом со мной и смотрел мне в лицо, когда я вонзил иглу в свою руку. "Первый раз", сказал он. "Прекрасная штука."

Что он видел, не имею понятия. А вот я видел все новым с иголочки. Возьмем песок, например. То, что раньше казалось однообразным, неинтересным, теперь превратилось в тактическую топографию, в зоны минимального риска быть обнаруженным, зоны хорошие для пешего передвижения, и так далее. Люди? Я взглянул на Лупе и мгновенно отклонил ее как угрозу - лицо ее было маской слабости и страха. Однако Зи, даже умирающий, обладал высшей самоуверенностью, от которой я сразу насторожился. Я все оценивал в терминах потенциальной угрозы для себя. Несмотря на все случившееся с Деннаром, те штуки, что я рассматривал по-настоящему опасными - черный всадники, ожившие пески - моим расширенным органам чувств доставляли лишь новые причины для высокомерия. Кожа моя стала горячей, сердце забилось в ускоренном ритме, однако я ощущал себя неразрушимым. Все мои ощущения решительным образом обострились. Сэмми мог видеть паучка песчаной окраски, сидящего на камне того же цвета в тридцати футах, который казался бы невидимым для прошлого пирожного мальчика Эдди По, стоявшего рядом с пауком. Фрагменты философии сэмми, что я слышал много лет, вдруг показались глубокими и закаленными идеями, а не теми кусками реконструированного бусидо, которыми казались ранее. Там, где прежде Чилдерс казался жалким в собственной силе, теперь, когда я на него смотрел, я видел старшего брата, более опытного и сильного, чем я, брата не только по одной крови, а прямого родственника, того, кто знал то, чего не знаю я, кто отпил из того же сосуда гнева, что и я, кто слышал, как и я, пение собственной крови, стоны циркуляторной системы, оркестрованные в музыку кроваво-красных жил. В глубине сознания некий голосок пищал, что я погиб, но примерно через минуту я больше его не слышал.

"И каково это, быть человеком, Эдди?", ухмыльнулся Чилдерс, и я не смог удержаться, чтобы не ухмыльнуться в ответ. "То, что давали нашим братьям, когда война началась", продолжил он, "было не более чем смесью амфетаминов. Но это...", он вытащил пачку шприцев, потом бросил ее мне, "... это настоящее дерьмо. Быстро доводит и крепко держит." Он заулыбался еще шире. "Ты его полюбишь."

Мне надо признать, что наркотик был идеальным дополнением к нашей прогулке под луной. Нести Зи оказалось детской игрой. Я был неутомим, но кололся каждую пару часов. Пока мы шли, Чилдерс изливался в потоках болтовни, кое-что было задумано, как колкость, напоминание, что я подчиненный, существо низшего порядка, а кое-что имело намерение помочь мне адаптироваться к чудесному миру сэмми. Советы, как концентрироваться, как интерпретировать сенсорную информацию, которую я ранее не был в состоянии воспринимать. Я обнаружил, что могу подразделять его болтологию, запоминать, что полезно, и в то же самое время генерировать и обрабатывать собственные мысли, конфликтующие между собой. Я понимал, что для Чилдерса являюсь не более чем орудием, и понимал, что это его право - он являлся моим командиром по достоинствам силы и опыта, а я - часть компании и поэтому расходуемая часть. Но несмотря на согласие с этим до определенной степени, я желал остаться в живых, и посему пытался выработать план, как убить его. (Вероятно, именно эта дихотомия частично ответственна за средненькие успехи сэмми в войне против слабо вооруженного и меньшего по численности населения юга.) Однако удачи в выработке плана у меня не было. Я понял, что Чилдерс привычный к безумию - сможет в таких условиях победить меня, как в бою, так и в планах. Все, что я мог сделать, это надеяться на возникновение обстоятельств, в которых у меня появятся преимущества. И это должны быть зверские преимущества, чтобы у меня появился хотя бы шанс. Конечно, есть вероятность, что его просто убьет ИИ, однако план Монтесумы проявлялся еще менее, чем мой.

На рассвете мы остановились отдохнуть в тени огромной скалы, стоявшей сама по себе на каменистом участке. В форме стойки бара, плоской на вершине и у дна, и гладко выпуклой по всем бокам. Она не походила на естественное образование, но Чилдерс нисколько не выжидал, приближаясь к ней, и я доверился его суждению. Фрэнки засеменил вверх по боку скалы и исчез. Лупе без сил свалилась под выступом. Мы положили Зи рядом с нею. Я уселся в нескольких футах, вытащил из пачки шприц и дал себе накачку. Чилдерс усмехнулся. Я подумал, что он еще охвачен ностальгией по младенческим стадиям собственного пристрастия. Когда я закончил, он сказал: "Ол райт, народ. Я хочу немного поразведовать, чуток осмотреться. Я хочу, чтобы вы оставались здесь. Если вы шевельнетесь, я сразу узнаю. Все ясно?" Потом он зашагал и скрылся из виду за скалой.

Небо над нами стало цвета старых застиранных джинсов, каменистая площадка превратилась в кроваво-красную, а солнце, хотя всего чуть поднявшись, уже искажалось дымкой жары, подрагивающий алый пузырь, вспухающий над горизонтом, с почетным эскортом ярусов низких туч в пятнах розовато-лилового, персикового и огненно-оранжевого цвета. Вся эта панорама была похожа на образец флага, который развевался вовне, его цвета и формы сшивались из моих новых ощущений, которые клетка за клеткой пожирали труп моей прошлой личности, устраняя все, кроме человеческой сути, фундаментальной агрессивности и желания жить, которые у всех, кроме сэмми, тонут в мягкости. Это была эмблема мира, в котором я был единственным предметом, имеющим какое-то значение. Мне было наплевать на всех, кроме тех, кто может помочь мне остаться в живых - трудность в том, что их трех человек со мною, я не мог решить, подходит ли кто к данной категории. Я был спокоен. Гнев был велик во мне, но не было необходимости гневаться, и я был склонен подождать другой возможности проявить его. А пока последить за тенистыми холмами на западе, впитывая подробности и цвета, и небо, светлеющее в хрупкую синеву. Чувствовать жаркий ветер, нарастающий с востока, за мгновение до того, как пятнистая в крапинку ящерица, отдыхающая на камне, поднимает голову в ответ на то же дуновение.

Мы отдыхали примерно с полчаса, когда Зи заговорил. Вначале бессвязно. Пробормотал несколько фраз и отключился. Потом начал снова с большим смыслом. "Я не... понимаю..." Он облизал губы, века задрожали и открылись, и он увидел меня. "Город", сказал он, и одна из его загадочно-блаженных улыбок слегка стерла слабость с его лица. "Он выстроил вам город. И вы тоже построите ему."

Лупе лежала на боку, следя за ним не журналистским намерением, но лишь с умеренным любопытством вымотанного до полусмерти человека.