Роберт Ши - Монах - последний зиндзя

Но наконец она не вынесла молчания и томления:

- Дзебу! Почему ты пришел к Камакуру, если ты меня так сильно ненавидишь?

Серые глаза были невидящими, лишенными сочувствия.

- Я не желаю ненавидеть кого бы то ни было. Это не путь зиндзя. Я пришёл в Камакуру потому, что отказаться помогать в этой войне было бы предательством всего, за что боролся Юкио.

Она не знала, что ответить на это. Тишина наступила опять, она заполнила её приготовлением чая. Когда она подавала ему чашку, она заметила с гневом на себя, что её рука дрожит. Танико увидела, что он смотрит на её руку, когда она несла чашку, с вежливой благодарностью. Он откинулся на локоть и выпил.

Хотя он выглядел непринужденно, уют комнаты, который, как она надеялась, сведёт их вместе, смущал её, как будто она разделась, чтобы соблазнить его. Она посмотрела на стихи, которые теперь висели в свитке над ее личным алтарем:

Хотя мы говорим о доброте,

Татхагата объявляет, что доброты нет.

Таким образом, это только имя.

Что вынес бы Дзебу из стихов, если бы увидел их? Возможно, она была злой натурой, которая не верит в добро, которая, очевидно, была такой, как он о ней думал. Более, чем чего-либо другого в мире, она хотела, чтобы он любил и уважал её. И он был здесь, так близко, но он презирал её. Нужда в нём была невыносимо настойчива, перечить ей было невыносимо больно. Если бы он сказал о причинах его ненависти к ней вместо этого сидения здесь в этой ужасной изолированной тишине!

- Ты думаешь, что я предала Юкио, не правда ли? - сказала она наконец.

Он посмотрел на неё:

- Мы должны говорить об этом? Я здесь. Я согласен помочь. Давай оставим это. Не пиши мне больше стихов.

Как он мог быть таким жестоким?

- Я не могу помочь этому. Я люблю тебя! - Она была близка к слезам. Он встал немедленно.

- Этот разговор должен быть закончен. Продолжать - только вызывать еще большую боль для нас обоих или сделать невозможным для меня служить тебе.

Она подняла руку.

- Подожди! Позволь мне наконец услышать из твоих уст, что ты имеешь против меня! Дай мне защититься!

Он сел опять.

- Хорошо. Возможно, выслушать это будет необходимо для тебя, чтобы оставить меня в покое. Я скажу тебе, что ты сделала мне, и ты пошлёшь меня на Кюсю, где мы никогда не увидим друг друга, и ты никогда больше не будешь столь глупа, чтобы упоминать о любви ко мне. Любви? Очевидно, ты была способна забыть об этой любви в течение десяти лет.

Он замолчал, как будто собирался с мыслями, и сделал глубокий вдох. Затем он начал говорить бесцветным голосом, как будто описывал древнюю историю. Он начал с их встречи, которая произошла по её настоянию. Он вспоминал всё, что случилось с тех пор, как будто он видел это. Наконец он сказал:

- Что ты на самом деле любишь - это положение и власть. Когда ты увидела способ получить их, ты забыла и Юкио, и меня. Ты не сделала ничего, чтобы помочь нам. Когда Хидейори начал плести свою сеть вокруг Юкио, не было ни помощи, ни дружеского слова, ни предостережения от тебя. Были только новости, что где бы Хидейори ни появился публично, ты была на его стороне. Из-за слепой гордости ты вышла замуж за человека, который убил Юкио и пытался убить меня. Можешь ты теперь понять, как больно мне быть рядом с тобой? Я почтительно прошу тебя, если ты мне хочешь помочь, отослать меня куда-нибудь прочь от тебя!..

К моменту, когда он кончил говорить, её рыдания прорвались. Её слезы были так обильны не только из-за него и из-за того, что он вынес, но и из-за неё самой. Но она была также поражена тем, как отличался его взгляд на события от её взгляда. Он, казалось, считал, что она могла оставить Хидейори на любое время, на какое она хотела.

- Ты не имеешь понятия о женской жизни, - плакала она. - Нам не позволено идти куда-то, видеть кого-то, знать что-то. После того как ты оставил меня, я была заключенной своего отца и Хидейори. Я поощряла интерес Хидейори ко мне, потому что это было единственной защитой от отца, которая у меня была. Поскольку Хидейори посвящал меня в свои дела, я была вынуждена видеть мир его глазами. Он окружил меня своими шпионами и агентами. Когда Моко привез Саметомо сюда, я была так благодарна тебе, что могла бы дойти пешком до Токайдо, чтобы поговорить с тобой. Но я не могла сообщить тебе. Я не смела даже пытаться. После этого Саметомо был моей жизнью, и единственной возможностью защитить Саметомо было отдаться Хидейори и верить, или пытаться верить, во всё, что он говорит мне. Да, я была замужем за ним. Я вышла за него, потому что была совершенно одна в мире, потому что он согласился принять Саметомо и потому что он убил Хоригаву и, таким образом, мог жениться на мне. Суди меня, если ты должен, Дзебу, но только после того, как мы ездили в Хэйан Кё, когда я поняла, что он лгал мне обо всём, что действительно касалось меня. Он говорил, что все это неважно для меня, так как я теперь самая могущественная женщина на Священных Островах. Видишь, он был такого же низкого мнения обо мне, как и ты. Он пытался обнять меня. Зная, что я знала тогда, я почувствовала себя так, как будто ко мне прикасался огромный паук. Я схватила свои туфли и бросила их ему в лицо!

Дзебу посмотрел с изумлением:

- Свои туфли? Ты ударила Хидейори по лицу туфлями?

Танико засмеялась горько:

- Кто имеет больше права ударить сегуна, чем его жена? Он мог бы оставить от меня мокрое место, если бы не был таким хладнокровным человеком.

- Ты ударила его шлёпанцами! - повторил Дзебу, как будто это было самой удивительной вестью из всех, какие она ему сообщила. - Нужно иметь храбрость. Ты верный самурай!

- Это не храбрость, - сказала она резко. - Я была сердита и действовала не задумываясь.

- Всё это очень отличается от того, что я думал, - сказал Дзебу, и его серые глаза стали тревожными.

- Как и правда о том, что ты делал после того, как мы расстались, очень отличалась от того, что я думала, - согласилась она. - О, Дзебу-сан, было так много прекрасного между нами. Почему мы не могли остаться верными друг другу?

- Потому что мы слишком много страдали, чтобы мыслить мудро, - сказал он. Он сидел отрешённо, его глаза блуждали по комнате. Они прошлись по стихам Саметомо, потом остановились и вернулись. Она смотрела с любопытством, как он читал шепотом, хмурясь. Внезапно, казалось, солнце взошло на его лице. Она задрожала, когда увидела это превращение.

- Да, - сказал он. - Да. Нет такой вещи, как доброта. Точно.

Она хотела спросить его, почему стихи подействовали на него так, но прикусила язык. Было очевидно, что что-то глубокое произошло с ним, возможно, момент открытия, называемый Ейзеном "сатори". Она ещё более уверилась в этом, когда он начал смеяться.

- Это так очевидно, - сказал он. Он повернулся к ней внезапно с цветущей улыбкой на лице. - Откуда это взялось?