Алан Фостер - Избранные произведения.Т.7. Проклятые: Фальшивое зеркало. Военные трофеи

Что с ним происходит? Какие мысли его, какие — от этих мутантов, какие — от амплитура? Эти чужаки влезли к нему в мозг, превратили его в поле битвы, а сам он уже ничего не может… Когда эта битва окончится чьей-то победой, что останется от самого Гунеквоза, от его «я»?

Что-то среднее между боевым кличем и рыданием сорвалось с его уст. Дрожали уже не только щеки, но даже и нос, на губах выступила пена.

Раньи решил рискнуть: он медленно поднялся из-за запасного шасси, за которым прятался.

— Посмотри на меня, Гунеквоз! Я — землянин, человек. Я твой друг! Это амплитур внушает тебе злые мысли…

— Нет! — ствол ружья массуда выписывал какие-то странные пируэты. — Нет, я все решил еще раньше. Я сам, своим умом до всего дошел. Клянусь, клянусь…

— Нас же совсем мало, — Раньи был наготове нырнуть обратно за корпус шасси, если ствол поднимется выше. — Верно, не буду отрицать, мы умеем делать… некоторые вещи. Но из-за этого мы не перестали быть вашими союзниками. Почему ты думаешь, что мы для вас опасны? Ты в этом убежден? Подумай, Гунеквоз! Мы же нужны вам для того, чтобы покончить с амплитурами. Спасти вас от Назначения. А ты хочешь уничтожить этот единственных шанс. Кто ты такой, что берешь на себя такую ответственность?

— Кто я? — Гунеквоз снова беспомощно заморгал, пытаясь сосредоточиться на этом болезненном, запутанном вопросе.

— Я… Я…

Ведь верно: он лишь простой солдат. Не с’ван не турлог. Ничем не выдающийся вояка.

Что там движется сзади? Он обернулся, ожидая увидеть эти огромные глаза на тонких ножках, медузообразное тело с мелкими щупальцами и не менее липкими мыслями. Нет он один; одинок, так одинок со своими лихорадочными импульсами в мозгу, не в силах решиться на что-либо…

Он увидел женщину — она лежала, полупарализованная выстрелом из его ружья. Пошатнувшись, он сделал неверный шаг в ее сторону.

— Я… я… прости! Я не понимаю, я не…

В ее взгляде, обращенном к нему, слились страх и сочувствие.

— Я понимаю. Ты сам не знал, что делаешь. Ничего, ничего. — Она резко повернулась влево. — Это амплитур…

Вдруг ему стало как-то очень спокойно. Теперь он знал, что ему делать. Он поднял ствол ружья. Раньи выхватил свой пистолет и прицелился в него.

Коссинза вскрикнула, — а примерный солдат Гунеквоз сунул орудие дулом себе в рот и, радуясь близкому избавлению, нажал на спуск…

Она еще не могла оторвать взгляд от дымящегося трупа, когда Раньи, подбежал к ней, упал на колени.

— Я не хотела этого. Входя в контакт с ним, я просто хотела его утешить, чтобы ему не было так больно…

Он помог ей сесть.

— А я требовал от него, чтобы он отошел, а амплитур, наверно, чтобы он стрелял, а тут еще ты со своим сочувствием и пониманием — чего он совсем не ожидал и не знал, как на это реагировать. Все эти импульсы так жутко столкнулись в его мозгу, что он уже не мог этого вынести.

Он тоже посмотрел на безжизненное тело.

— Наверное, он устал спорить с самим собой, решать, какие мысли его, а какие пришли со стороны. Это и стало для него самым легким выходом. Черт! Я этого тоже никак не хотел. — Он поднялся и осмотрелся.

— Тебе нужен врач. Здесь я не могу использовать коммуникатор. Могут перехватить и выйдут на нас. — Он поглядел на нее, соображая. — Я понесу тебя на руках.

Она отрицательно покачала головой.

— Наши уже продвинулись вперед. Дай мне карабин на всякий случай.

Она положила оружие рядом с собой.

— Ты без меня скорее найдешь санитаров. Со мной ничего не случится.

— Точно?

Она выдавила слабую улыбку:

— Только если захочешь остановиться и перекусить, то потерпи, ладно?

Он ободряюще улыбнулся и бросился туда, где, как он предполагал, были свои.

Десятка два метров, несколько мыслей, пронесшихся в голове, — он свернул за угол и… вот — оно… Большое, с жирно-посверкивающей поверхностью, что-то вроде большой рукоятки коробки скоростей с янтарным покрытием.

Один глаз и одно из четырехпалых щупалец лениво повернулись в его сторону. Роговидные части, заменявшие губы, ритмически постукивали друг о друга; под тонким эпидермисом переливались пятна разных цветов — хроматический индикатор эмоционального состояния этого существа.

Когда-то это был объект уважения, нет, поклонения. Учитель. Наставник. Теперь он нечто совершенно чужое, далекое. И вдруг он почувствовал, что ненависть к нему — это всего лишь тонкий слой на поверхности его «я», а из-под него всплывают старые воспоминания, старые идеи, старые эмоции — в том числе и преклонение, да-да — преклонение.

Он заморгал, улыбнулся про себя. Холодный импульс интеллектуального усилия пробился сквозь наркотизирующие пузырьки ностальгии.

«Ты — проворный, — подумал он, но на меня это не подействует. Сейчас уже не подействует. Больше не подействует. Я готов. Я всю жизнь к этому готовился».

Амплитур продолжал обрабатывать этого столь обеспокоившего его землянина и коссуута, применяя теперь более тонкую технику «предложений». Он бомбардировал его хитроумными вопросами: почему Раньи так старается отрицать свое происхождение? Зачем ему все эти мучения? Иди за мной, вернись… Оставь эти глупости и все будет хорошо. Вернись в мирную атмосферу Назначения. Гармония, спокойствие, уверенность — все это ожидает тебя.

Раньи почувствовал, что голова его как будто наполняется какой-то ватой, которая не только изолировала его от внешнего мира, но и притупляла мысли, чувства. Он слегка пошатнулся, но удержался на ногах, не в силах ни двигаться дальше, ни вернуться.

«Коссинзе нужна медицинская помощь». Секунду назад эта мысль владела всем его существом. Теперь к ней примешивались какие-то мыслишки-пузырьки, неясные, приятные, парализующие. Теперь любое простое движение давалось ему со страшным трудом, требовало мобилизации всей нервной энергии. Так он долго не выдержит.

«Как это могло случиться?» — все еще продолжал размышлять Быстрый-как-Вздох. На чем сломался великий эксперимент, откуда эта непонятная и совершенно неожиданная биологическая мутация? Одно ясно: этот индивид должен быть сохранен для дальнейшего изучения и доставлен в Центр целым и невредимым. По сравнению с этим захват Улалуабла потерял свое значение.

Землянин, кажется, хочет убежать. Амплитур решил добавить к бессловесному внушению звуковое — обычное человеческое слово, через ретранслятор, который был у него подвешен пониже «губ». Надо сделать все, чтобы удержать этого двуногого.

— Стой! Я знаю, кто ты, землянин. Ты должен идти со мной.

Раньи нерешительно покачал головой. Амплитур с досадой отметил, что это жест сугубо человеческий, земной, не жест ашрегана.

«Моя подруга ранена, ей нужна помощь».