Генри Олди - Шерлок Холмс против марсиан

«…речь, понятно, идет не о тех случаях, когда поденщики в угоду рынку, перехватывая полюбившиеся читателю сюжеты и образы, начинают кропать книжечки, допустим, о «новых похождениях Шерлока Холмса». Такое бывало, но это факт торгашеской морали, а не литературы…»

– Дмитрий Биленкин, – цитату об угодливых поденщиках Тюня зачитала вслух, помянув и автора цитаты. – Кто такой, почему не знаю?

Она заглядывала мне через плечо. Терпеть этого не могу, а приходится терпеть, извините за каламбур.

– Писатель, – объяснил я. – Писатель-фантаст. Знаешь, кто такие писатели-фантасты?

Тюня кивнула:

– Ага. Все писатели в штанах, а фантасты без штанов. Это если вкратце. Ты взял цитату из его романа?

– Из послесловия.

– К его книге? – упорствовала Тюня.

– К чужой книге.

– А на фига ты ввел эту торгашескую мораль в программу? Ради Холмса?

Я молчал, давая ей шанс осмыслить ситуацию.

– Нет, – быстро исправилась Тюня, терзая планшет. – Холмса мы уже ввели по самые гланды. Биленкин твой… Он современный? Ага, вижу: тридцать третий – восемьдесят седьмой. Двадцатый век. «Десант на Меркурий», «Космический бог», «Десант на Сатурн»… Нет, десант на Сатурн – это не он. Тех десантников я знаю. «Приключения Полынова», «Конец закона»…

Тюня подняла на меня взгляд:

– Эй, Снегирь… А к какой книге он писал послесловие?

– Ищи, – отмахнулся я. – И обрящешь.

– Холмс, вы говорите загадками!

Доктор Ватсон извлек из кармана часы, щелкнул крышкой и уставился на циферблат, словно ждал от стрелок ответа. В темноте, спустившейся на сад, это был не лучший вариант. Из дома вышла миссис Пристли, непривычно тихая. В руках экономка викария несла поднос с тарелками и столовыми приборами. Она принялась расставлять посуду на столе, благословляя золотые руки Тома.

– Вы наверняка проголодались, господа, – пояснила вдова. – Есть холодная телятина, хлеб и салат. Сейчас я принесу салфетки и чай. Да, еще есть яблочный джем.

– Благодарю вас, – Холмс вежливо поклонился. – Вы очень любезны. Не беспокойтесь, нам этого вполне достаточно.

Когда экономка удалилась, он обернулся к слушателям:

– Я имел в виду, что наше вчера, а следовательно, и сегодня непрерывно меняются. Не спешите возражать! Изменения начались с момента, когда Дженни остановила марсиан. Этого не замечает никто, кроме меня – и отчасти вас, Ватсон. Начнем с покойных Лиггинсов. Когда о них заходит разговор, все путаются с именами. Началось дело с Сайласа и Марты, но быстро свернуло к Бальтазару и Мельхиоре!

«Конечно, Бальтазар и Мельхиора! – хотел подтвердить Том и прикусил язык. – Может, все-таки Сайлас и Марта? Нет, ерунда!.. Прав мистер Холмс, тут ум за разум заходит!»

– Изменилась одежда Лиггинсов, как справедливо заметил мистер Мэйсонс, – продолжил Холмс. – На смену брюкам, рубашке и платью явились непристойные мантии. Поначалу никто не мог вспомнить, откуда приехали в Молдон Лиггинсы, а за ними и Дженни. Теперь все уверены: из Годрикс-Холлоу! Далее: пациент госпиталя Святого Петра – матрос с «Сына грома» – и его показания. Ватсон, вы же знали, что никакого матроса в госпитале не было! Вы лишь потом «вспомнили»: да, матрос! А чудовище в заливе? Его щупальце, отсеченное тепловым лучом, сперва выглядело как щупальце спрута, затем уподобилось щупальцу марсианина, а там и вовсе растеклось лужей слизи. Помните, Ватсон?

– Весьма смутно, – признался доктор. – Моя память двоится. Но Холмс, вы грешите против логики! Если все отрицают первоначальный вариант и свято верят во второй – все, кроме вас! – тогда почему я в числе исключений? Я помню оба варианта, и они сводят меня с ума!

Никогда в жизни Шерлок Холмс не смотрел на доктора Ватсона так, как смотрел сейчас – с любовью, нежностью и дружеским теплом, которые не пожелал скрыть за обычной невозмутимостью.

– Вы – часть меня, дорогой Ватсон. Или, если угодно, я – часть вас. Где Холмс, там и Ватсон. Где Ватсон, там и Холмс. И нет в мире силы, способной это изменить.

– Благодарю вас, друг мой, – взор доктора увлажнился. – Сейчас, когда вы об этом сказали…

Он умолк, скованный порывом чувств. Вдруг лицо его прояснилось, и Ватсон принялся хлопать себя по карманам в поисках какой-то вещи. Вернулась вдова Пристли, принеся чай, стопку накрахмаленных салфеток и зажженный фонарь. За столом сделалось светлее, и доктор извлек пухлый блокнот в обложке из синего коленкора:

– С момента вашего появления, Холмс, я возобновил свои записи! Если я что-то забыл, можно с ними свериться!

– Отлично! Ваши записи пригодятся, но пока я вполне полагаюсь на собственную память. Сперва закончим с фактами и перейдем к десерту – к выводам. Меняется обрывок газеты: «Дейли телеграф» превращается в «Дейли Профит». Меняется карта Англии: в Уилтшире объявляется Годрикс-Холлоу. Меняются воспоминания людей и материальные предметы…

– Чертовщина, прости Господи!

Заправив за воротник салфетку, доктор положил себе на тарелку большой кусок холодной телятины. Похоже, парадоксы возбудили в Ватсоне зверский аппетит.

– В сложившейся ситуации я готов рассмотреть даже гипотезу «чертовщины», – согласился Холмс. – Но, к счастью, этого не требуется. В чертовщине вы, профессор, смыслите намного больше меня. Скажите, способен ли враг рода человеческого на подобные фокусы?

– Ни за что! – воскликнул Ван Хелзинг. – Такое под силу только Богу!

– Почему же не людям?

– Людям?!

– Отбросьте все невозможное, профессор. То, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался. Итак, мы убедились, что изменения зарождаются в прошлом – и волной бегут вперед, меняя реалии дня сегодняшнего. Цепь случайностей, совпадений? Массовое помутнение рассудка? Гипноз, наконец? Это могло бы объяснить один-два подобных случая, но не все сразу! Проявление сверхъестественных сил? Этим, конечно, можно объяснить что угодно. Но и метафизика не всемогуща, как подтвердил нам уважаемый профессор. Что остается?

– Реальность как глина? Время как гончарный круг? Но это же… Это божественное могущество!

Руки Ван Хелзинга дрожали от волнения. Профессор пролил чай мимо чашки, а Том застыл с открытым ртом, не донеся до цели насаженный на вилку ломоть мяса.

– Успокойтесь, прошу вас. Могущество божественное, а пользуются им, как викарий Симпсон молотком: удар по гвоздю, два – по пальцам. Из всех известных мне существ на такое способен только человек! Из чего напрашивается вывод, что к двадцать первому веку род людской не слишком изменился.

– Двадцать первый век? Дата, упомянутая Дженни?