Н Шитова - Отступник

Мироша в отчаянии пнул ногой кол и всхлипнул. Теперь злись не злись, остается только ждать. Сам во всем виноват. Ох, как стыдно... Как теперь смотреть в глаза Шепу? Он-то был всегда уверен в том, что его маленький Мрон хорошо усваивает уроки Хранителя...

Мирон с опаской поглядывал на десяток кольев, торчащих из дна. Хорошо еще, что ему удалось удачно соскользнуть в яму прямо по стенке и не напороться. А то... Ох, что могло бы произойти...

Мирон в ужасе зажмурился, представляя, как острая деревяшка входит в его грудь. А потом словно увидел самого себя, пронзенного насквозь, неподжвижно висящего на розовых от крови кольях... Страшно! Ох, как страшно! После таких печальных мыслей, Мирон дал волю слезам, но потом снова быстро успокоился. Он ведь действительно очень удачно провалился, и теперь остается только ждать, когда за ним придут отец и Шеп.

Еще ночью он перепробовал все известные ему способы выбираться наружу.

Яма была не очень глубока, и если бы в нее попал взрослый, то он, чуть подпрыгнув, мог бы зацепиться за край и подтянуться наверх, при условии, разумеется, что падение было благополучным, и провалившийся остался невредим. Но Мирону, как он ни прыгал, не удалось даже коснуться края.

Перепачкавшись с головы до ног и несколько раз больно ударившись спиной о колья, Мирон оставил эти попытки.

Еще он хорошо помнил рассказ Шепа о том, как тот сам вылезал из волчей ямы, которая была слишком глубока даже для Хранителя. Тогда Шеп, расшатав один из крепких кольев, выдернул его из земли и воткнул в отвесную стену достаточно глубоко, чтобы опереться о него ногой и использовать, как надежную ступеньку...

Еще пару часов перед рассветом Мирон провел в попытках расшатать кол. Но увы... Его детских силенок оказалось совсем мало. Да, кол стал несколько свободнее двигаться туда-сюда, но когда Мирон попробовал вытащить его, ничего не вышло. У мальчика темнело в глазах и слезы текли по щекам, но справиться со своей задачей он не смог.

Оставалось ожидание. И он ждал, тоскуя от своей беспомощности и проклиная себя за то, что так подвел взрослых.

А что если раньше, чем отец, его отыщет кто-нибудь другой?! Страх шевелился в его душе все сильнее и сильнее, рос, становился непреодолимым. Ведь Мироша прекрасно знал, чего он боится. Он давно перестал быть глупым малышом, и от него уже не скрывали ничего. И Мирон знал, чего лешему надо опасаться прежде всего.

Оказаться в руках безжалостных мучителей - это означало конец. Он слышал от старших, что вытворяют с лешими те взрослые страшные люди, которые жили в большущем доме за огромным бетонным забором.

Сжавшись на дне ямы в комочек, Мирон тихо, но горячо зашептал свои жаркие просьбы, обращенные к Нершу. Он молил реку спасти его, надоумить Шепа или кого-нибудь из леших поискать его в лесу...

Мирон всегда боялся обращаться к Нершу за помощью, хотя никому никогда об этих страхах не рассказывал.

Он знал, что не только отец и Шеп любят его, но и все племя считает его своим лешонком. Никогда ни от кого не слышал Мирон упреков или обвинений в том, что он - наполовину человек.

Но сородичи - это одно. Они добры и легко прощают чужую вину, они так часто ошибаются. Великий Нерш - это совсем другое. Он добр и милостив, но никогда не прощает ошибок и ужасных проступков. И мальчик совсем не был убежден, что священная река захочет защищать его. Ведь если говорить откровенно, он был ненастоящий, неправильный леший...

Было время, когда Мирон не задумывался об этом. Но вот как-то раз он услышал от Цьева о том, что лешонок без амулета - это не настоящий лешак, и Нерш вовсе не обязательно будет покровительствовать такому лешонку. На вопрос Мирона, почему у него нет амулета, Цьев злорадно посоветовал ему расспросить Валентина. Издевка в голосе Цьева была так обидна и так подозрительна, что Мирон не решился сразу же просить у отца объяснений. Тем более, что этот разговор происходил сразу после того, как горячий и вспыльчивый Цьев жестоко поссорился с отцом Мирона. Уже вечером того же дня, немного поостыв, Цьев сам первый нашел мальчика и взял с Мирона слово, что тот забудет все, что Цьев сгоряча наговорил и никому никогда не расскажет об их разговоре. Цьев был очень расстроен, он чуть не плакал, и поэтому Мирон сразу же пообещел все позабыть и молчать.

Пообещать-то он пообещал. И молчал. Но вот забыть не смог. Прошел уже не один год с того разговора, но Мирон не мог ничего забыть. Он все чаще и чаще с тоской смотрел на чужие амулеты, с ревнивым интересом слушал молитвы Хранителя и боялся присоединяться к ним. Мироша видел, что все лешие хорошо относятся к его отцу, несмотря на то, что он человек. И повода горевать не было бы вовсе, если бы Мирон не знал теперь наверняка, почему у него нет своего амулета. Не было у лешонка Мрона амулета именно потому и только потому, что его отец - из рода ненавистных Нершу врагов.

С тех пор Мирон считал себя лишенным милости священной реки. Он был уверен, что Нерш его всего лишь терпит. И мальчик очень боялся, как бы терпимое отношение Нерша к нему и к его отцу вдруг по какой-либо причине не прекратилось.

А чтобы этого не случилось, мальчик стремился быть послушным. Он старательно учился у Шепа и никогда не перечил ни взрослым лешим, ни даже Цьеву. А это было так невыносимо трудно!

Мироше хотелось подольше жить в доме отца в деревне, ему нравились те редкие, но умопомрачительно интересные и праздничные поездки с отцом в город... Он желал, чтобы его друзья-лешата навещали его в деревне. Он мечтал, чтобы отец как-нибудь тоже перезимовал в Логове, чтобы не разлучаться с ним на много меяцев каждый год. Но Шеп говорил "нет, нельзя", и Мирон молча сглатывал слезы и, спрятав поглубже горькое разочарование и печаль, безропотно прощался с отцом тогда, когда этого требовал Хранитель, послушно изучал те лешачьи премудрости, которые Шеп считал нужным ему преподавать, и не позволял себе показывать взрослым, что он с чем-то не согласен.

Наверное во всем мире, ни среди людей, ни среди леших не было более покладистого и покорного ребенка!

Но страх оказаться отвергнутым священной рекой не проходил, а крепчал в душе Мирона. Наверняка беда с Мироном случилась только потому, что кому и попадать в ямы-ловушки, как не лешонку, у которого никогда в жизни не было амулета, и отец которого каждый день бреет усы и бороду...

Мирон не очень-то верил, что Нерш услышит его молитвы. Зачем священной реке неправильный лешонок, когда у Нерша столько родных детей, которым все время угрожает опасность? И говорить тут нечего: совершенно неудивительно, что Мирон оказался в этой сырой яме...

Мальчик перестал молиться и горько заплакал. И это уже не были пустые слезы от вечного страха перед неизвестностью. Неизвестности больше не было. Он знал, над чем плачет: дурной исход был теперь для него совершенно очевиден. Он не нужен великому Нершу, лешим тоже теперь не до него, им бы Кшана спасти... Вот только отец будет сходить с ума.