Андрей Николаев - Клуб любителей фантастики, 2005

Он отложил альбом и опять наполнил стакан. Смакуя удовлетворение от своей первой победы, Хворостов ухмылялся.

«Нет ничего такого, — размышлял он, — что один человек спрятал бы, а другой не нашел…»

Затем он вновь вооружился альбомом, в последний раз полюбовался на статую и перевернул страницу. На развороте размещались два изображения. Справа — «Стрекоза», слева — «Жерло вулкана», оба — с одинаково низким уровнем сложности. Жерло вулкана, надо думать, пряталось за несколькими рядами фрагментов с одним и тем же рисунком, больше всего похожим на скол красного гранита с кровавыми прожилками, успевший порасти грязножелтым мхом. А стрекоза…

Хворостов, ожидая вновь увидеть нечто неопределенное, но ассоциативно узнаваемое, оторопел. Стрекозу скрывал занавес, склеенный из обрезков настоящей фотографии камыша. Две камышины, размноженные в десятке экземпляров, клонились под ветром, дующим из другого мира. Та, что повыше, лопнула, выпуская волокнистый пух. Хворостов в недоумении уставился на эту картинку, силясь отгадать, где, в каких кусочках ее примитивной, но все-таки однозначно естественной мозаики может вторым пластом жить еще что-то.

— Странно… — вслух произнес он наконец, пожевав губами.

Пугаясь необъяснимой Стрекозы, он решил начать с Жерла вулкана. Хворостов, уже наученный опытом со Свободой, свел взгляд на переносице и погрузился в гранитные всполохи. Пятна мха, стягивая за собой красные жилы, сразу съехались в центр и остановились на миг, намереваясь отхлынуть обратно, но Хворостов был наготове. Не отпуская их, он осторожно поиграл глазами, сторожа момент истины.

Жерло вулкана открылось неожиданно когда глазодвигательные мышцы уже начали уставать. Собственно, это и не было, в прямом смысле, видом на жерло вулкана, скорее, картинка напоминала замкнутый в кольцо водопад, но, что самое интересное, водопад живой, или, по крайней мере, иллюзорно подвижный. Он струился гранитными потоками в неглубокое чашеобразное озер цо, где в гипнотическом танце плавала колония мха.

Хворостов, не теряя концентрации, сомнамбулическим движением дотронулся до озерка вытянутым пальцем, помедлил и поскреб глянец листа. Он казался себе идиотом, но все равно дал волю неожиданному дикарскому любопытству. Он знал, разумеется, что его обгрызенный ноготь встретит там только бумагу, но контраст между тем, что он наблюдал, и тем, что подсказывал интеллект, был слишком велик. Наверное, поэтому в какой-то момент ему даже показалось, что подушечка пальца коснулась мягкой жижи, притопив бархатный островок мха.

— Охренеть… — резюмировал Хворостов.

После такого переживания, решил он, еще два глотка пива лишними не будут.

Пока он пил, в уме Хворостова начались борения. Он хотел еще поиграть с Жерлом вулкана, но странная Стрекоза со своей неразгаданной загадкой тоже увлекала воображение. Пару минут он отдал этим колебаниям и, наконец решив в пользу Стрекозы, сконцентрировался на ней. Но Стрекоза, хоть он и ждал от нее подвоха, раскрылась стремительно, почти сразу же. Да и сама она выглядела отнюдь не художественно — смотрелась простой поделкой, из тех, что нарезают в длинные гирлянды на праздники, только слегка приподнятой над страницей.

Так что Стрекоза Хворостова разочаровала и заметно охладила. Он в который раз отложил альбом и запрокинул голову, пуская к потолку струи сигаретного дыма.

«Да, — лениво философствовал Хворостов в темноте, слушая, как бродят внутри него пиво и высокая мысль. — Вот и еще одна безделушка в копилку деградации… Деградируем, деградируем, чего уж там, обманывать себя не нужно. Человек оторвался от насущно необходимого. Когда уже он был охотником, собирателем, воином, пахарем! Сначала руки оторвал от плуга, теперь голову от… поиска, что ли. Да. Искать перестал, бороться перестал, и детей тому учит. Вот одни забавы только, какой-то гносеологический онанизм на фоне декаданса… Ну правильно! — похвалил он себя за удачное словосочетание. — Правильно! Делать-то ничего уже не нужно. Все распланировано, все в рамки уложено, прогрессивными научными прогнозами прилизано. А голова, она для другого нужна теперь…»

Он опустил эту самую голову и, подняв стакан, провозгласил:

— В нее пиво пьют.

Тем не менее он подумал, что «гносеологический онанизм» следует записать, чтобы при случае, в соответствующей компании, вставить в разговор. Но подниматься, искать блокнот и ручку Хворостов ленился, так что он просто вытянул из махрового пояса халата длинную нитку и туго намотал ее на палец. Хворостов был, когда надо, человеком педантичным, он знал, что теперь слова эти не потеряются никуда, а присохнут в памяти корочкой и в нужное время выплывут сами. Позаботившись об этом, он повеселел и взял в руки альбом.

Он с вернувшимся энтузиазмом высмотрел еще несколько стереокартинок. Среди них попадались всякие: с категорией «сложно» и «нормально», трехмерные и плоские, с самой разной, иногда даже совершенно невозможной фактурой фона, но это его уже не смущало. Череп в египетском картуше, бюсты, бабочки, автомобили, профили официантов, еще что-то… Сравнительно скоро, без особенного напряжения он смог подолгу разглядывать почти каждое, наугад выбранное изображение.

Он даже прочел в аннотации, что стереокартинки могут быть не только статическими, но и динамическими, и сперва не понял, как это возможно, а после догадался, что дело тут в обычной мультипликации. И все же его никак не поки дало суеверное удивление, когда он переворачивал страницу и в хаосе плоских разноцветных осколков внезапно находил устойчивую форму и объем.

Хворостов не очень верил в сверхъестественное, а в данном случае и повода не было. Все пояснялось и оправ дывалось законами оптики. Но он постоянно ловил себя на том, что эти пояснения его не удовлетворяют. Ему казалось, что автор аннотации просто сам не знает, о чем пишет. Или чего то не договаривает.

«А на самом деле…» — начинал думать Хворостов, но продолжить не мог. Мысль упиралась в сплошную стену тумана, которая вблизи приобретала вполне уже знакомый ему вид телеэкрана с мертвым шумом.

Нет, никакие не художники, вооруженные графическими процессорами, создавали эти призраки в мнимой глубине. Слишком уж они нематериальны, воздушны, слишком непривычны человеку. Кроме формы, в их тающей реальности не было ничего, что было бы знакомо и близко Хворостову, и поэтому он их боялся. Одновременно хотел смотреть на них и боялся… При чем здесь какие-то тривиальные художники!

Хворостову от этих мыслей становилось не по себе. Создатели картинок виделись ему шаманами, которые породили… нет, не породили даже, а призвали своим камланием из иного измерения стаю пугающих чудес и замкнули их в целлюлозу и глянец книги, размножив тысячными тиражами.