Гарри Гаррисон - Мир смерти

Внезапное движение. Он отреагировал мгновенно — но его клинок встретил только пустоту. Мгновение паники стоило ему короткого резкого удара в грудь.

— Касание!

Голос, сотрясший мир, казалось, прорычал одно это слово в миллионы микрофонов, и тишина взорвалась аплодисментами множества зрителей.

— Одна минута, — произнес голос, а вслед за этим прозвучал сигнал таймера.

Брайон тщательно воспитывал в себе этот рефлекс. Минута — не слишком большой отрезок времени, а для отдыха телу нужна каждая доля секунды. Жужжащий сигнал заставил мускулы мгновенно расслабиться: работало только сердце и легкие — уверенно и равномерно. Глаза закрылись; он смутно осознавал, что секунданты подхватили его, не дав упасть, и повлекли на скамью. Покуда они массировали его безвольно расслабившееся тело и обрабатывали рану, он обратил взор внутрь себя. Он погрузился в мечты, он скользил по границе сознания. Потом перед ним возникло навязчивое воспоминание о предыдущей ночи: он снова и снова прокручивал его в мыслях, рассматривая происшедшее со всех сторон, словно многогранный кристалл.

Уже одно то, что это произошло, было необычным. Участникам Двадцатых Игр требовался полный, ничем и никем не нарушаемый отдых, а потому по ночам в спальнях было тихо, как на кладбище. Конечно, в первые несколько дней это правило особо не соблюдалось. Сами люди были слишком возбуждены, чтобы отдыхать спокойно. Но с каждым следующим кругом соревнований, когда все больше участников стало выбывать, по ночам в спальнях стала воцаряться мертвая тишина. А в особенности в последнюю ночь, когда занятыми остались только две маленькие комнатушки, а тысячи прочих стояли пустые, с распахнутыми дверями, и за их порогами царила тьма.

Гневные слова вырвали Брайона из объятий глубокого сна. Разговор велся шепотом, но каждое слово было слышно отчетливо — спорили два человека, остановившиеся как раз напротив металлической двери его спальни. И один из них произнес его имя.

— …Брайон Брандт. Разумеется, нет. Тот, кто тебе сказал, что это получится, совершил ошибку, и я предвижу крупные неприятности…

— Ты рассуждаешь, как идиот! — резко оборвал второй голос: в нем звучали командирские нотки. — Я здесь, потому что дело это чрезвычайной важности. И видеть я должен именно Брандта. А теперь отойди!

— Но Двадцатые…

— Плевать я хотел на ваши Игры, на ваши радостные вопли и тренировки. Это важно, иначе меня бы здесь не было!

Первый из говорящих ничего не ответил (он, должно быть, был должностным лицом). Брайон почти физически ощущал его гнев и ярость. Должно быть, он выхватил пистолет, потому что второй голос быстро проговорил:

— Убери эту штуку. Глупец!

— Вон! — вместо ответа прорычал первый. Снова воцарилась тишина, и Брайон, хотя разговор и пробудил в нем любопытство, снова погрузился в сон.

— Десять секунд.

Голос прервал цепь воспоминаний Брайона; он вернулся в реальность. К несчастью, он осознавал, что практически полностью истощил запас своих сил: он был предельно измотан. Месяц постоянных поединков, как физических, так и интеллектуальных, явственно сказался на нем. Сейчас ему будет тяжело даже просто держаться на ногах, не то что собрать силы и знания, чтобы сражаться и выиграть…

— Какой счет? — спросил он массажиста, разминавшего его невыносимо болящие от перенапряжения мускулы.

— Четыре — четыре. Вам нужно только одно касание, чтобы победить!

— Ему тоже, — мрачно буркнул Брайон и, приоткрыв глаза, посмотрел на того, кто растянулся на другом краю мата. Никто из тех, кто выходил в финал Двадцатых, не был слабым соперником; но этот, Иролг, действительно лучший из лучших. Гора мышц, полная неистощимой энергии. В этом последнем раунде будет не много от искусства: только продержаться, парировать и нападать, и пусть победит сильнейший.

Брайон снова закрыл глаза, сознавая, что наступил момент, которого он старался избежать всеми силами.

У каждого, кто принимает участие в Двадцатых Играх, есть свои маленькие хитрости и приемы. У Брайона они тоже были и пока что изрядно помогали ему. Он был средним шахматистом, но добивался быстрой победы в шахматных партиях благодаря тому, что делал весьма нестандартные ходы. И это было не случайностью, а результатом долгих лет работы, анализа шахматных книг: чем древнее, тем лучше. Он запомнил десятки старинных партий. Это было разрешено правилами. Позволено, впрочем, было все, за исключением допинга и применения технических средств. И самогипноз был вполне принятым приемом борьбы.

У Брайона ушло более двух лет на то, чтобы разыскать источник дополнительной силы. В книгах этот феномен описывался достаточно часто, но воспроизвести его оказалось практически невозможно. Он был связан со смертельной травмой настолько прочно, что возникало ощущение, будто это одно явление, а не два. Берсерки продолжают сражаться и убивать, даже иссеченные множеством ран, каждая из которых смертельна. Люди, у которых прострелено сердце или мозг, продолжают драться, хотя находятся в состоянии клинической смерти. Смерть, похоже, составляет неотъемлемую часть этой силы. Однако существует разновидность той же силы, которая проявляется в состоянии глубокого транса: та сила, которая позволяет человеку стоять на голове и пятках, не имея иных точек опоры. Находясь в сознании, воспроизвести подобное невозможно. Работая с этим ключом, Брайон разработал технику самогипноза, позволявшую ему получать доступ к источнику неведомой силы — источнику так называемого «второго дыхания». К силе выживания, отличающей жизнь от смерти.

Но подобные упражнения могли и убить — истощить тело настолько, что восстановление станет попросту невозможным, особенно в той стадии усталости, в которой он находился сейчас. Во время Двадцатых умирали и прежде; к тому же смерть в последнем поединке была во многих отношениях лучше поражения.

Глубоко дыша, Брайон тихо произнес фразы, «включавшие» процесс самогипноза. Усталость ушла, и с нею исчезло ощущение жара, холода и боли. При этом прочие его чувства заметно обострились.

С каждой секундой эта сила вытягивала из него жизненные резервы, словно бы сама жизнь по капле вытекала из тела.

Когда прозвучал сигнал, Брайон выхватил у ошеломленного секунданта свою шпагу и бросился вперед. Иролг едва успел схватиться за оружие и парировать первый удар своего противника; но сила этого удара была так велика, что их рапиры столкнулись гардами. Брайон с размаху врезался в своего противника. Иролг выглядел удивленным неожиданно яростной атакой, но потом улыбнулся. Он подумал, что это последний всплеск энергии; он знал, насколько они оба устали.