Гарри Гаррисон - Мир смерти

Чтобы выжить, людям пришлось приспособиться к анвхарианскому циклу. За лето нужно было собрать в закрома достаточно пищи, чтобы ее хватило на всю долгую зиму. Поколение за поколением адаптировались к этому, пока сезонные изменения не стали восприниматься ими как нечто совершенно естественное. Первая оттепель весны, стремительно переходящей в лето, вызывала у «коренных» анвхарцев изменения метаболизма. Слой подкожного жира уменьшался, начинали действовать потовые железы; прочие изменения были менее заметны, чем приспособления к смене температурного режима, но не менее важны. Подавлялся центр сна в мозгу: человеку оказывалось достаточно немного подремать раз в три-четыре дня. Жизнь становилась почти истерической, лихорадочной — то есть полностью соответствующей жизни окружающего мира. К первым морозам люди успевали снять урожай стремительно созревающих зерновых и запастись мясом, консервируя или замораживая последнее в огромных холодильных камерах. Невероятно удачно приспособившись к годичному ритму жизни, человечество стало частью экологической системы планеты и обеспечило себе выживание во время долгой зимы.

Да, физически люди нормально переживали зиму. Но что касается выживания духовного — здесь дело было сложнее. Примитивные эскимосы на Земле могут впадать в долгую дрему, напоминающую спячку. Возможно, цивилизованным людям такой способ тоже доступен — по крайней мере, на несколько самых холодных месяцев земной зимы. Но это невозможно, когда зима длится дольше земного года. И главным врагом любого анвхарца, если только он не охотник, становилась скука; и даже охотники не могли всю зиму бродить среди снегов, выслеживая зверей. Выпивка была одним из способов разрешения проблемы, другим было насилие. Алкоголизм и убийства стали настоящим зимним кошмаром, в особенности после Раскола.

Но конец этому положили Двадцатые. Когда они стали частью жизни населения планеты, лето превратилось в перерыв между играми. Двадцатые были большим, чем просто соревнования: они превратились в образ жизни, удовлетворявший физические и интеллектуальные потребности человечества на этой необычной планете. Игры эти являлись декатлоном — вернее сказать, двойным декатлоном, в котором шахматные матчи и поэтические состязания занимали не меньшее место, чем прыжки на лыжах с трамплина или стрельба из лука. Каждый год проводилось два всепланетных соревнования — для мужчин и для женщин. И дело здесь было не в сексуальной дискриминации, а в реальной оценке возможностей. Различия, присущие мужчинам и женщинам, не позволяли им соревноваться на равных во многих областях: например, женщина не может выиграть большой шахматный турнир. Это принималось во внимание. Любой на планете мог принимать участие в Двадцатых столько раз, сколько ему хотелось: ограничений на это не было.

Побеждал лучший — и он действительно был лучшим. Сложная система повторных игр и отборочных соревнований обеспечивала и участникам, и наблюдателям активную жизнь на половину зимы. И все это было только прелюдией перед основной частью Двадцатых, длившейся месяц, в которой и определялся единственный победитель. И его или ее награждали именно этим титулом: Победитель или Победительница. Мужчина и женщина, превзошедшие всех на планете, кому суждено оставаться лучшими до следующих игр.

Победитель. Это был титул, которым можно было гордиться. Брайон слабо пошевелился на постели и сумел повернуться так, чтобы видеть окно. Победитель Анвхара. Его имя уже записано в книги истории, он стал одним из горстки героев этой планеты. Теперь школьники будут изучать его жизнь, читать о нем, как и он сам когда-то читал о Победителях прошлого. Будут мечтать о его славе, придумывать новые и новые приключения, связанные с победами Брайона, надеясь когда-нибудь сравняться с ним. Стать Победителем — вот высочайшая честь во Вселенной.

За окном в темном небе слабо поблескивало вечернее солнце. Бесконечные ледяные равнины отражали этот свет, и весь мир, казалось, состоял из этих холодных отблесков. Одинокая фигурка лыжника скользила по равнине; больше в мире не было никакого движения. Огромная невероятная усталость накатила на Брайона, усталость разочарования, словно бы он увидел мир в совершенно ином свете.

Внезапно с ослепительной ясностью он понял, что быть Победителем — значит быть никем. Это то же самое, что быть лучшей блохой среди всех блох в шерсти одной собаки.

В конце концов, что такое Анвхар? Скованная льдом планета, населенная несколькими миллионами разумных блох, никому во Вселенной не известная, не имеющая никакого значения для всего остального человечества. В этом мире не было ничего, за что стоило бы драться; войны, вспыхнувшие после Раскола, не коснулись Анвхара. Анвхарцы всегда гордились этим — как будто можно гордиться тем, что ты никому не нужен и не важен. Все прочие миры росли, сражались, побеждали и проигрывали — изменялись. Только на Анвхаре жизнь повторялась, шла по бесконечному замкнутому кругу, как магнитофонная пленка…

Глаза Брайона увлажнились: он моргнул. Слезы ! От осознания этого невероятного факта сентиментальная жалость сменилась в его душе страхом. Неужели страшное напряжение последнего поединка повредило его рассудок? Это были не его мысли. Ведь вовсе не жалость к себе сделала его Победителем — так почему же сейчас он чувствовал именно это? Анвхар был его Вселенной — разве он мог хотя бы представить себе, что эта планета — всего лишь ничтожная пылинка в глубинах Космоса, каприз творения? Что с ним случилось, что вывернуло наизнанку его мысли?

Как только он задумался об этом, ему в голову немедленно пришел ответ. Победитель Айхьель. Толстяк со странными рассуждениями и вопросами, будоражащими разум. Или Айхьель околдовал его, как некий чародей — как дьявол в «Фаусте»?.. Нет, глупости. Но что-то ведь он действительно сделал. Может, сумел вложить в голову Брайона какую-то мысль, когда тот был слишком слаб, чтобы противиться чужому влиянию? Или воздействовал на его подсознание с помощью гипноза, как злодей в «Скованном мозге»? Брайон не мог найти оснований для подозрений, но все же совершенно точно знал, что именно Айхьель ответственен за его странное душевное состояние.

Он коротко свистнул; это послужило сигналом, включившим починенный коммуникатор у его изголовья. На маленьком экранчике появилось лицо сиделки.

— Человек, который был здесь сегодня, — заговорил Брайон, — Победитель Айхьель. Вы знаете, где он? Я должен связаться с ним.

Почему-то эти слова лишили сиделку ее профессионального спокойствия. Она хотела было ответить, но извинилась и отключила экран. Когда он зажегся снова, место сиделки занял человек в форме охранника.