Гарри Гаррисон - Мир смерти

Когда он вошел, Леа работала в лаборатории, склонившись над слабеньким бинокулярным микроскопом, и разглядывала что-то маленькое, подрагивающее, лишенное конечностей. Заслышав шаги Брайона, Леа подняла глаза и тепло улыбнулась. Боль и усталость оставили след на ее осунувшемся лице. Кожа, покрытая мазью от ожогов, кое-где потрескалась, а местами напоминала тонкую пенку, образующуюся на закипающем молоке.

— Должно быть, я кошмарно выгляжу, — сказала она, касаясь щеки тыльной стороной ладони. — Похожа на хорошо промасленный, но непрожаренный кусок отбивной.

Внезапно она взяла его руку в свои. Ладошки у нее были теплыми и слегка влажными.

— Спасибо, Брайон, — вот и все, что она сказала. То общество на Земле, в котором она жила, было высокоцивилизованным, и она была приучена обсуждать любую тему без излишних эмоций и стеснительности. Но вот поблагодарить человека за спасение собственной жизни ей было тяжело. Как ни пытайся сформулировать, все равно получается какая-то сцена из старомодной пьесы. Однако и без слов все было понятно.

Глаза у Леа были огромными, темными от расширившихся зрачков — ее буквально накачали лекарствами, чтобы она могла встать на ноги. Но эти глаза не лгали, как не лгали и ее чувства, которые ощущал Брайон. Он не ответил девушке — просто задержал ее руку в своей на несколько мгновений.

— Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил он. Ему стало неловко от воспоминания о том, что именно он приказал поднять ее с больничной койки в кратчайшие сроки.

— Я должна чувствовать себя ужасно, — ответила она, беспечно взмахнув рукой. — А на самом деле как на крыльях летаю — так меня накачали лекарствами и стимуляторами. Похоже, все нервы у меня в ногах просто отключились — я хожу как на двух надутых шарах. Спасибо, что ты вытащил меня из этой кошмарной больницы и привлек к работе.

Брайону внезапно стало жаль, что он заставил ее так быстро подняться с постели.

— Не жалей! — сказала Леа, казалось, прочитав его мысли (на самом же деле она заметила на его лице виноватое выражение). — Я не чувствую боли. Честно. Правда, временами у меня в голове туманится, но больше ничего. И, в конце концов, я ведь прилетела сюда работать. Честно говоря… нет, я просто передать не могу, как все это увлекательно! Ради этого стоило поджариваться в пустыне!

Она снова повернулась к микроскопу, повертела колесико настройки:

— Бедняга Айхьель был прав, когда говорил, что эта планета потрясающе интересна с точки зрения экзобиологии. Вот это, например, гастропод, очень похожий на одостомию, но морфологические изменения, приспосабливающие его к паразитическому образу жизни, столь велики, что…

— Я припоминаю еще кое-что, — прервал Брайон эту лекцию, так как половины сказанного он все равно не понимал. — Разве Айхьель не выражал надежду, что ты будешь изучать и самих дитов, а не только окружение, в котором они живут? В конце концов, проблема в дитах, а не в местных формах жизни.

— Но я ведь и изучаю их! — настаивала Леа. — Диты достигли невероятно совершенной формы комменсализма. Они так прочно связаны с другими жизненными формами, что их можно изучать только вместе с окружением. Я сомневаюсь, конечно, в том, что у них столько же внешних изменений, как и у этой маленькой одостомии, но уверена, что удастся обнаружить большое количество изменений нервной системы, позволяющих им адаптироваться к окружающей среде. И одна из этих причин, может быть, как раз и объяснит нам их стремление к всепланетному самоубийству.

— Может, это и правда, но я так не думаю, — сказал Брайон. — Сегодня утром я отправился в небольшую экспедицию и выяснил то, что может оказаться гораздо более важным.

Только сейчас Леа заметила его слегка потрепанный вид.

— Я ходил в гости, — начал Брайон, предваряя ее невысказанный вопрос. — магта ответственны за все эти проблемы, и мне нужно было увидеть их вблизи, прежде чем принимать какие-то решения. Это было не слишком приятно, но зато я выяснил все, что хотел узнать. Они ни в чем не похожи на нормальных дитов. Я сравнивал их. Я говорил с Улвом — с тем дитом, который спас нас в пустыне, — и я его понимаю.

Он во многом не похож на нас — и это естественно, учитывая то, что они живут в этом аду, — но он, несомненно, человек. Магты, лорды Дита, — совершенная противоположность ему. Это самая настоящая банда хладнокровных безжалостных убийц. Они пытались убить меня при нашей встрече — убить безо всякой причины. Их одежда, привычки, жилище, поведение — все совершенно не похоже на жизнь обычного дита. Что более важно, магты холодны и расчетливы, как рептилии. У них нет эмоций, они не умеют ни любить, ни ненавидеть, не испытывают ни гнева, ни страха — ничего. Каждый из них — некая мыслящая машина, начисто лишенная эмоций.

— А ты не преувеличиваешь? — спросила Леа. — В конце концов, ты же не можешь быть уверен. Возможно, их просто воспитывают так, чтобы они не выказывали эмоций. Каждый человек испытывает эмоции, хочет он того или нет.

— Вот в том-то и дело. Каждый человек — кроме магтов. Я не могу сейчас долго распространяться на эту тему, поэтому тебе просто придется поверить мне на слово: даже на грани смерти они не испытывают ни страха, ни ненависти. Это может показаться невозможным, но тем не менее это правда.

Леа попыталась собраться с мыслями.

— Я сегодня плохо соображаю, — созналась она. — Тебе придется меня извинить. Если у этих правителей нет эмоций, это может объяснить нынешнюю патовую ситуацию. Но такое объяснение ставит перед нами больше новых вопросов, чем решает старых. Как они стали такими? Ни один человек не может жить, не испытывая никаких чувств.

— Об этом я и говорю. Ни один человек. Мне кажется, что магты вовсе не люди, в отличие от дитов. Мне кажется, они совершенно иные существа: роботы, андроиды… все, что угодно, — только не люди. Мне кажется, что они живут как бы под маской обычных людей.

— Ты это серьезно?

— Я серьезен, как никогда. Я понимаю, тебе кажется, что сегодня утром я слишком сильно получил по мозгам. Но эта концепция — единственная, объясняющая все факты. Ну сама посмотри. Первое, над чем стоит задуматься, — полное безразличие магтов к смерти, их собственной или чьей-то еще. Разве для людей это нормально?

— Нет, но можно найти и другие объяснения, прежде чем говорить о чуждых формах разумной жизни. Может быть, это какая-то мутация или генетическое заболевание, которое изменило их разум или серьезно повлияло на него.

— Давай не будем слишком уж углубляться в этот вопрос — мне трудно вообще понять и воспринять этих людей. Как быть с полным отсутствием у них эмоций? Или с их манерой одеваться и с той таинственностью, которой они себя окружают? Обычные диты носят что-то вроде юбки-килта, а магты закутываются в плащи с головы до ног. Они сидят в своих черных башнях и выбираются оттуда только группами. Где они хоронят своих мертвых, никто не знает, что делает невозможным их исследование. Во всех отношениях они действуют, как другая раса.