Александр Сиваков - Полина

Вряд ли Мишутка знал лингвистические термины, но уточнять ничего не стал.

– Ты в самом деле не понимаешь, зачем обычному человеку нужно учиться? – Спросила я, прерывая затянувшееся молчание.

– Ну, чтобы быть умным.

– Чтобы просто быть человеком. Стремление к знаниям – это единственное, что отличает Homo sapiens от других биологических видов. По-моему, самое позорное, что только может быть в жизни – это стать похожим на тётю Анфису.

– Почему? – Вскинулся мальчик.

– Разве ты не замечаешь, что она глупа?

– Глупа? – Озадачился Мишель.

– Вот именно! Она всю свою жизнь посвящает домашним делам и кухонной работе – и больше ни о чём даже думать не хочет! Не буду я перед ней извиняться, пусть даже не думает!

Некоторое время Мишель сидел рядом, разглядывая мелкий текст на экране монитора, перемежённый числами, датами и графиками, затем шумно вздохнул и удалился на свою половину.

Ещё пару минут я пялилась на экран, затем захлопнула крышку персональника. Перед Мишуткой я ещё могла притворяться, что занимаюсь чем-то полезным, но ломать комедию перед собой – надоело. Если бы у меня были хотя бы примерные темы вопросов, которые будут на экзамене, я бы ещё могла составить программу своих занятий и неукоснительно ей следовать. Сейчас же я проводила время так же, как у себя дома, год, два, три года назад – просто брала первую попавшуюся книгу большого объёма и тщательно изучала имеющуюся в ней информацию. Что-то было читать интересно, что-то – не очень, какие-то опусы навевали откровенную тоску. Чтобы предотвратить возможные пробелы в образовании, мне приходилось читать всё.

И это не было мазохизмом.

Большинство современных наук созданы на стыке базовых, основных. И как, скажите, при моём увлечении политологией и при стойком отвращении к точным наукам, можно разобраться в аналитической политологии? А каким образом при моей одержимостью историей и неприязнью к психологии, можно понять работы Льва Гумилёва или разобраться в сочинениях Ключевского?

Минут через двадцать в комнате появились близнецы и предложили поиграть в разбойников. Я не представляла, что это за игра, поэтому предпочла отказаться. Да и название мне не внушило большого доверия.

От нечего делать я принялась размышлять над тем, что к Мишелю скоро приедут родители и мне нужно будет как-то выкручиваться. Даже если я прямо сейчас соберусь и исчезну, вряд ли кто-нибудь из домашних не обмолвится, что здесь целую неделю прожила сестра Мишутки и она совсем недавно уехала.

– Я поняла, что нам нужно делать! – Ворвалась я на половину Мишутки.

– И что же? – Мальчик, как всегда, что-то паял, и от неожиданности чуть не выронил из рук паяльник.

– То, что ты мой брат – об этом знает только Виктор Иванович, а все остальные об этом лишь догадываются. Вот ты, Мишутка, например, говорил кому-нибудь, что я – твоя сестра?

– Нет.

– Вот, и меня никто не спрашивал.

– А почему мы тогда вместе живём?

– Это у тёти Анфисы нужно спросить. Поселить нас в одной комнате – это была её идея.

– Серёга знает! – Вдруг вспомнил Мишель.

Я отмахнулась:

– Это всё мелочи! Он – свой парень. Сам сформулируй, что ему можно соврать. Только не забудь как бы ненароком упомянуть, что это нужно мне – он в лепёшку расшибётся, лишь бы мне удружить.

– Думаешь? – Усомнился Мишель.

– Уверена.

– Он тебе нравится, да? – Голос мальчика дрогнул

– Как же ты меня достал! Ты вообще о чём-нибудь другом можешь говорить? "Нравится", "не нравится" – и так каждую минуту. А вообще, в данной конкретной ситуации главное – что я ЕМУ нравлюсь.

– Ему- да, конечно, – промямлил мой приятель. Вид у него был таким несчастным, что я смягчилась:

– Не переживай, он у меня не вызывает никаких чувств кроме дружеских.

Вскочив с постели, я подошла к коробочке, где временно обитала Чапа и принялась кормить черепашку приготовленными загодя листьями капусты.

На Мишутку я старалась не смотреть, потому что точно знала, что именно он спросит. И он спросил. Как раз теми же словами, что я и думала.

– А я вызываю? – И добавил совсем жалким голосом. – Какие-нибудь…чувства?

Я вздохнула. Ну, что ему было ответить кроме правды.

– Вызываешь. Я тебя считаю почти за брата.

Лицо у Мишутки стало таким странным, что мне сразу стало понятно: он ожидал чего-то другого. Если бы он только знал, чего стоит такое родство…

Когда внизу всё утихло, я подождала ещё немного и рискнула пробраться в столовую – праздничный обед вкусен, но слишком быстро усваивается.

Именно "пробраться" – другое слово подобрать трудно: по всему дому бродили незнакомцы, они громко переговаривались между собой и смеялись, из мастерской заплетающимся языком вещал дядя Альфред, на крыльце курили какие-то мужики.

– Не люблю, когда люди напиваются, – сама себе пожаловалась я. – Неужели им самим не противно чувствовать себя такими… ? – Я так и не смогла подобрать определение – не позволяли правила хорошего тона.

"Настоящий джентльмен, – вспомнила я папин афоризм, – даже глухой ночью, в абсолютно пустом доме, споткнувшись о кошку, назовёт её кошкой"

Любое место, где только что отшумел праздник, выглядит покинуто и тоскливо. Чем грандиознее праздничное мероприятие, тем печальнее смотреть на то, что от него осталось.

Столовая не была исключением. Стол был завален остатками пиршества, всюду стояли тарелки с недоеденным содержимым, пустые бутылки, валялись какие-то огрызки и растерзанные упаковки.

Тётя Анфиса наводила порядок. Больше в столовой никого не было.

Сначала я хотела утащить что-нибудь съедобное и потихоньку уйти, но потом совесть взяла своё.

– Вам помочь?

Хозяйка мрачно посмотрела на меня из под сбившегося платка и ничего не ответила.

Я молча принялась за работу. Мы перетаскали все тарелки в раковину. Я, уже имея необходимый навык, принялась их мыть, тётя Анфиса в это время вытирала столы. Съедобные отходы я собирала в отдельное ведро. Не представляю, зачем; наверное, ими кормили каких-нибудь домашних животных. По крайней мере, рядом сидела кошка и, глядя на ведро, плотоядно облизывалась. Я всё это считала самым настоящим варварством – у нас на Земле животные всегда ели специально сделанные для них корма и никому в голову не приходило кормить их отбросами с человеческого стола.

Помыв тарелки, я перешла на салатницы, стаканы и прочую мелочь. И, надо сказать, у меня стало неплохо получаться. В голову снова полезли негативные мысли: посуду мыть я научилась, полы обдирать умею, если у папы что-нибудь не станцуется, две профессии, как минимум, я уже освоила, уже не пропаду в этой жизни.

Молчание, царившее на кухне, было тягостным – по другому назвать сложившуюся ситуацию это значит – погрешить против истины.. Подчиняясь неожиданному порыву, я подошла к хозяйке: