Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 17

— Сэр, я подозреваю, что мы должны быть вам благодарны за очень многое, — гораздо большее, чем это будет признано официально, и в первую очередь признано вами.

Закрывая за собой дверь, Десаи услышал, как защебетала мышь-летяга.

Джаан в одиночестве вышел из дома на рассвете.

Улицы были еще заполнены тьмой, и он часто спотыкался. Но, дойдя до верфи, которую когда-то омывало море, Джаан погрузился в сияние небес.

Позади этой широкой переливающейся всеми цветами поверхности город выглядел околдованным в лунном свете. Высоко вверху вздымалась Арена, могучий темный массив, очерченный холодными лучами. Под ногами Джаана склон горы, бело-серый и исчерченный тенями, обрывался к тусклому блеску вод моря Орка. На северо-востоке поднимался Илион, рассеченный сверканием Линна.

Джаан смотрел в небо. Звезды заполоняли тьму, которая сама казалась невидимым пламенем; их сплав образовывал водопад Млечного Пути. Самыми величественными светилами были альфа и бета Креста; Джаан знал и многие другие звезды — все они были его друзьями в дальних странствиях, и душа его обратилась к ним за ответом и утешением. Но звезды только мерцали, совершая свой вечный танец. Лавиния уже зашла, и Креуса спешила за ней следом. Низко над холмами висела Дидона, Утренняя Звезда.

За исключением дальнего рокота водопада, тишина была полной. Убийственный холод охватил Джаана. Струйка пара сопровождала каждый его выдох, каждый вдох резал легкие как ножом.

Возрадуйся истинному и вечному, — сказал Каруит.

Оставь меня, — взмолился Джаан. — Ты призрак. Ты порождение лжи.

Ты сам в это не веришь. Мы с тобой реальны.

Тогда почему твоя комната пуста, а я одинок в своем черепе?

Другие победили — даже не в битве, в стычке, если мы сохраним твердость; вечная борьба жизни за то, чтобы стать Богом, продолжается. Ты не одинок.

Что же нам делать?

Разоблачать их обман. Проповедовать правду.

Но ты же не существуешь! — вырвалось у Джаана. — Ты всего лишь поврежденная часть моего собственного мозга, шипящая исподтишка. Меня могут вылечить от тебя.

О да, — ответил Каруит с презрением. — Они могут стереть мои следы; они готовы озолотить тебя, если ты на это согласишься. Давай, стань ручным, снова займись ремеслом сапожника. Звезды от этого не погаснут.

Наше дело в этом поколении, на этой планете проиграно, — умоляюще прошептал Джаан. — Мы оба это знаем. Что же нам остается — быть несчастными, осмеиваемыми, осуждаемыми, разбить мечты немногих оставшихся верными?

Мы можем говорить правду и умереть за нее.

Правду! Но где доказательство того, что ты существуешь, Каруит?

Оно в той пустоте, которая останется после меня, если я покину тебя, Джаан.

«Да, это так, — подумал Джаан, — вечная пустота, в которой будет звучать вечное эхо: «Бессмысленно… Бессмысленно… Бессмысленно…» — до тех пор, пока вторая смерть не подарит ему тишины».

Не гони меня, — молил Каруит, — и мы умрем всего единожды, и наша жизнь будет службой тем дальним солнцам! Джаан стиснул свой посох. Помогите же мне!

Никто не ответил ему, кроме Каруита.

На востоке, где восходил Вергилий, небо побелело. Наступил быстрый энейский рассвет. Все было залито светом. В воздухе раздался свист крыльев, разлился аромат зелени, каким-то чудом умудрявшейся расти в пустыне. Над Ареной взвились флаги и зазвучали трубы — что бы ни говорили теперь скептики, древний ритуал соблюдался. Джаан понял:

«Жизнь имеет цену сама по себе. Может быть, во мне достаточно жизни, чтобы заполнить пустоту. Я должен искать помощи у людей».

Никогда раньше подъем к городу не был для него таким крутым.

Не пристало ли нам, братья, начать повесть о походе господаря Бодина Миятовича? Где сыскать нам слова печали и гнева, слова доблести и отмщения? Кто сравнится в том с Андреем Симичем, певцом героев?

Ибо Андрей, если песнь кому хотел пропеть, то словно стаю гончих псов спускал в горах, и лай их эхом гремел в долинах. Гремели речи его, как тундра под копытами громатцев, стонали, как ветер под крылами орлика, на добычу падающего, ревели, как диаво на охоте — и тихо и сладостно пели, и были смертоносны, подобно зову вильи, и были невинны, как пение гусляров по весне.

Люди и змаи внимали с трепетом песням Андрея, когда славил он старых героев, Йована Миятовича, что по бессветному пути привел Основателей к нашей Утренней Звезде, Томана Обилича, что убил яростного Владимира на вершине Ледника, Гвита, что спорил со штормами Черного океана, Стефана Миятовича, великого пращура господаря Бодина, что в Годы Ночи отбросил прочь разбойников, позарившихся на дома наши. О, как воспел бы Андрей Симич деяния Бодина!

Но смолк голос его. И чтобы не исчезла из памяти слава Бодина Миятовича, поведаем о ней простыми словами, как можем.

В этой истории на всех планетах холодно. Даже на Терре, хотя Флэндри прибыл домой теплым летним вечером. Здесь мерзла душа.

Холодок дал о себе знать на подлете к планете. Разговор между Флэндри и его сыном незаметно перешел к проблемам Империи. Обычно они избегали подобных тем: у них был отпуск.

Сама Терра никак не напоминала о неприятном. На экране в кабине управления висел прекрасный шар на фоне усыпанной звездами тьмы. Шар этот был почти полным: корабль приближался со стороны солнца и еще не вышел на посадочную траекторию. Прозрачный голубой свет планеты смешивался с белизной облаков. Рядом с такой чистотой Луна казалась каплей росы. Нанесенные людьми шрамы пока нельзя было разглядеть.

Обстановка кают-компании не уступала виду за окном: серые, с перламутровым отливом, стены, обитые темно-бордовым велвилом диваны, стол из настоящего тика, на столе — бутылка виски с подобающей закуской, теплый, безупречно очищенный воздух, приятная бодрая музыка, запах сирени. «Хулиган», личный корабль капитана сэра Доминика Флэндри, имел превосходное вооружение, был более быстроходен и маневрен, чем любое другое судно такого же класса, но его жилой отсек отражал жизненную философию владельца, который считал, что, если уж человеку суждено родиться в эпоху декаданса, нужно с этим фактом смириться и получать удовольствие.

Флэндри развалился на диване, глубоко затянулся, отхлебнул из стакана и с некоторой тревогой посмотрел на Доминика Хэзелтайна. Если граница и вправду вот-вот начнет разваливаться, а парню снова туда лететь…