Фредерик Пол - Врата. За синим горизонтом событий

Пауза. Колебания. Голос мертвой женщины произнес: «Да, Томазино». Еще одна пауза. Она длилась, пока запрограммированный обманщик не решил заполнить пробел:

— Если ты сможешь, дорогая, я думаю, что смогу добраться до тебя. Я в чем-то вроде корабля. Это контрольное помещение. Если бы я знал, как оно действует…

Полу не верилось, что даже плохо записанный машинный разум поддастся на такую явную льстивую ложь. Но Генриетта поддалась. Отвратительно принимать участие в обмане, но он участвовал, а когда Генриетта начала, ее невозможно было остановить. Тайна управления кораблями хичи? Конечно, дорогой Томазино! И мертвая женщина предупредила своего фальшивого возлюбленного, что передает для записи ускоренную информацию и разразилась свистящим треском машинного разговора. Пол не мог расслышать ни слова в этом шуме. Но Робин Броудхед, слушавший в наушники особое сообщение своего компьютера, улыбнулся, кивнул и поднял сомкнутые кольцом большой и указательный пальцы в знак успеха. Пол утащил его в коридор. «Если вы получили то, что нужно, давайте уйдем отсюда!»

— Получил! — ответил Робин. — Она все рассказала. У нее связь со всеми механизмами, управляющими этой штукой, она входит в ее мозг и все нам рассказывает.

— Прекрасно. Теперь пойдем отыщем Ларви!

Броудхед посмотрел на него — не сердито, а умоляюще.

«Еще несколько минут. Кто знает, что еще она выдаст?»

— Нет!

— Да! — Они взглянули друг на друга и покачали головами. — Компромисс, — сказал Робин Броудхед. — Пятнадцать минут, ладно? А потом пойдем освобождать вашу жену.

Они, печально и удовлетворенно улыбаясь, вернулись к прежнему месту, но удовлетворенность быстро исчезла. Голоса не были больше интимно мягкими. Они почти ссорились. Послышался щелчок, металлический голос почти резко произнес: «Ты был свиньей, Том!»

Программа пыталась ответить рассудительно: «Но, Генриетта, дорогая! Я только пытаюсь узнать…»

— То, что ты пытаешься узнать, — ответил голос, — зависит от твоих способностей учиться. Я пытаюсь рассказать тебе кое-что более важное! Я и раньше пыталась это сделать. Пыталась на всем пути сюда, но нет, ты не хотел слушать, ты хотел только уединяться в шлюпке с этой толстой сукой…

Программа знала, когда нужно раскаиваться. «Прости, Генриетта, дорогая. Если ты хочешь поучить меня астрофизике, я согласен».

— Черт возьми твое согласие! — Пауза. — Это ужасно важно, Том! — Пауза. Затем: — Мы возвращаемся к Большому Взрыву. Ты слушаешь меня, Том?

— Конечно, дорогая, — ответила программа самым скромным и любящим голосом.

— Хорошо! Все начинается с образования вселенной, и мы достаточно хорошо знаем этот процесс, за исключением одного переходного момента, который не совсем ясен. Назовем его моментом X.

— Ты хочешь рассказать мне, что такое этот момент X, дорогая?

— Заткнись, Том! Слушай! До момента X вся вселенная представляла собой крошечный шар, диаметром порядка нескольких километров, сверхплотный, сверхгорячий, настолько сжатый, что у него не было никакой внутренней структуры. Потом он взорвался. Начал расширяться — до самого момента X, и эта часть в общем ясна. Ты слушаешь меня, Том?

— Да, дорогая. Это обычная космология, верно?

Пауза. «Ты только слушай, — сказала наконец Генриетта. — После момента X вселенная продолжала расширяться. По мере ее расширения небольшие комки „материи“ начали конденсироваться. Вначале появились элементарные частицы, адроны и пионы, электроны и протоны, нейтроны и кварки. Потом „подлинная“ материя. Настоящие атомы водорода, потом даже атомы гелия. Расширение объема газа начало замедляться. В огромных облаках началась турбуленция. Гравитация стала собирать эти облака в груды. Они сокращались, и повышенная температура сжатия запустила ядерные реакции. Облака раскалились. Рождались первые звезды. Остальное, — закончила она, — мы можем видеть и сегодня».

Программа подхватила намек. «Понимаю, Генриетта, да. О каком промежутке времени мы говорим?»

— Хороший вопрос, — ответила она, но в голосе ее не слышалось удовольствия. — От начала Большого Взрыва до момента X три секунды. От момента X до настоящего времени примерно восемнадцать миллиардов лет. И мы уже здесь.

Программа не рассчитана на восприятие сарказма, но он ощущался даже в плоском металлическом голосе. Программа постаралась, как могла: «Спасибо, дорогая, — сказала она, — а теперь расскажи мне об этом особом моменте X».

— Сию минуту, мой дорогой Томазино, — ласково ответила она, — только ты совсем не мой дорогой Томазино. Этот тупоголовый не понял бы ни одного моего слова, а мне не нравится, когда меня дурачат.

И как ни старалась дальше программа, как ни пытался Робин Броудхед, сбросивший маску, обратиться к ней непосредственно, Генриетта больше ничего не сказала. «К дьяволу! — сказал наконец Броудхед. — У нас хватает тревог на следующие несколько часов. Для этого не нужно возвращаться на восемнадцать миллиардов лет».

Он нажал кнопку на боку процессора и подхватил то, что выпало из него: толстую мягкую ленту, на которой было записано все сказанное Генриеттой. Помахал ею. «Вот за этим я и прилетел, — сказал он с улыбкой. — А теперь, Пол, попробуем решить вашу маленькую проблему — а потом отправимся домой и будем тратить свои миллионы!»

В глубоком беспокойном сне Древнейшего не было снов, но были беспокойства.

Раздражения поступали все быстрее и быстрее, становились все более и более настойчивыми. С того момента, как появились, к его ужасу, первые старатели и до последней их записи, прошло всего одно мгновение — несколько лет. А с поимки чужаков и мальчишки — всего одно сердцебиение; а до того момента, как его разбудили и сообщили, что самка сбежала, вообще ничего! Он не успел даже разъединить эффекторы и сенсоры: и опять он не знает покоя. Дети в панике, они ссорятся друг с другом. Но не только их шум беспокоит его.

Шум не может разбудить Древнейшего: только физическое нападение или прямое обращение. Самое раздражающее в этом шуме, что он обращен не к нему, хотя отчасти и к нему. Происходил спор; несколько испуганных голосов требовали, чтобы его немедленно разбудили, несколько еще более испуганных умоляли не делать этого.

А это неправильно. Полмиллиона лет Древнейший обучал своих детей манерам. Если в нем есть необходимость, к нему нужно обратиться. Его нельзя будить по пустякам, нельзя будить случайно. Особенно сейчас. Особенно когда каждое пробуждение создает дополнительное напряжение для его древнего тела, и он уже видит время, когда совсем не сможет проснуться.

Раздражающий гам не прекращался.

Древнейший призвал свои внешние сенсоры и посмотрел на детей. Почему их здесь так мало? Почему половина лежит на полу, очевидно, спит?