Евгений Войскунский - Девичьи сны (сборник)

Игорь кивает. Галина перечитывает записку.

– «Чтобы ты иногда вспоминал…» – Она мучительно морщит лоб. – Господи, что это значит?

Она вся напряжена, готовая сорваться и бежать, бежать. Но куда?

Из своей комнаты выходит Черемисин в майке и синих тренировочных брюках. Растерянно взглянув на Галину, поспешно ретируется и снова выходит, на этот раз в белой рубашке с закатанными рукавами. Он выглядит смущенным – вероятно, оттого, что без галстука. На его суховатом лице появляется выражение озабоченности, когда он узнает, что исчез Круглов.

– Я спала и не слышала, как ушел Георгий. – В голосе Галины слышатся слезы. – Спала, как сурок… вместо того чтобы сторожить… глаз не смыкать… черт меня побери…

– Ну что вы! – Черемисин поправляет очки. – Не надо так… драматизировать… Он просто ушел на прогулку, он любит по утрам ходить…

– Он оставил записку вашему сыну! – Галина порывисто протягивает Черемисину бумажку. – Видите? «Чтобы ты вспоминал»! Так пишут, когда прощаются.

– Ну… право, я не нахожу… Дядя Георгий дарит Игорю на память перочинный ножик, вот и все… Ты находишь, что записка написана в прощальном смысле? – обращается Черемисин к Асе, вышедшей на веранду.

Та читает, пожимает полными плечами. Ее лицо выражает явное нежелание вмешиваться в скандальное поведение дядюшки.

– Мы найдем его, Галина… простите, как по отчеству?

– Да какое отчество, просто Галя. Так куда мог пойти Георгий, как вы говорите, на прогулку?

Издалека доносятся три басовитых гудка.

– «Балаклава» отходит! – воскликнул Игорь и пускается бежать по садовой дорожке к калитке.

Все следуют за ним, выходят на улицу. И видят: там, внизу, отойдя от причала, разворачивается белый теплоход. Бухта, вся в серебристом сиянии, широко распахнута, и не видно, где море сливается с небом.

– Вы думаете, он уплыл на «Балаклаве»?

– Вряд ли, – качает головой Черемисин. – Билеты на «Балаклаву» давно распроданы.

– Палубный билет можно купить перед отходом теплохода, – говорит Ася.

– Да? – Галина устремляет на нее лихорадочный взгляд. – Значит, это возможно?.. Где следующая стоянка «Балаклавы»?

– Галя, я почти стопроцентно убежден, что Георгий Петрович не уехал, – говорит Черемисин. – Давайте подождем часок…

– Не могу я ждать! Если бы только я знала, куда, в какую сторону бежать…

Тут они видят: по каменной лестнице на улицу Сокровищ моря поднимается человек. Сперва возникает седая голова (пот приклеил ко лбу серебряную прядь, крупными каплями стекает по темно-медному лицу), потом грузная фигура в белой майке-сетке и холщовых штанах, наконец, сандалии на босу ногу.

– Филипп! – Игорь бросается к сапожнику.

Тот, отирая пот и пересиливая одышку, говорит:

– Было время… когда крутые подъемы… вызывали у меня песню… Здравствуй, мальчик. – Шумно дыша, он подходит к калитке Черемисиных. – Здравствуйте все.

– Филипп, ты видел дядю Георгия?

– Игорь, – строго замечает Черемисин, – почему обращаешься к Филиппу на ты?

– Ничего, доктор, я разрешаю, – говорит Филипп. И продолжает, почесав пальцем лохматую седую бровь: – Я копал под скалой червей для наживки, а солнце еще не встало. Тут он и пришел. Твой дядя-боцман. Он держал в зубах травинку…

– Простите, – прерывает Галина его плавный рассказ. – Где сейчас Георгий Петрович?

Долгим одобрительным взглядом Филипп смотрит на молодую женщину.

– Вы узнаете все, что знаю я, красавица. Дядя-боцман вынул из авоськи коробку, а из коробки ботинки. Они не знают износа, сказал он, и это лучшее, что я могу вам подарить как специалисту. Я взял ботинки и, поскольку я не верю в вечность…

– Боже мой, неужели нельзя по-человечески сказать: где он?

– По-человечески? Ага, по-человечески. Ну, так после ботинок он вынул из авоськи пакет и попросил меня отнести его в ваш дом завтра. Обязательно завтра…

– Где пакет?

– Не торопитесь, красавица… Дядя-боцман попрощался со мной за руку и ушел. У него в авоське осталась только бутылка «Боржоми»…

– Куда ушел?

– Пошел вверх по Трехмильному проезду. Прогуляться – так он сказал. Я начал работать и думать: что же такое был у него на лице? Оно мне показалось странным. Тогда я решил прийти и сказать вам то, что вы услышали. По-человечески… – Филипп достает из-за пазухи бумажный пакет: – Тут написано: «Галине Куломзиной, вскрыть 19 августа». А сегодня восемнадцатое. Но я подумал…

– Дайте сюда! – Галина выхватывает у него из руки пакет.

– Почему-то я подумал, – продолжает Филипп, – что лучше сегодня… Принеси мне воды, сынок.

– Мама тебе принесет! – Игорь срывается с места, бежит к каменной лестнице. – Я знаю, где его искать! – доносится его голос уже снизу. – Я найду!

Галина теребит в руках пакет под пристальным взглядом Черемисина.

– Все-таки, – тихо говорит он, – я бы вам посоветовал, Галя, подождать. У Георгия Петровича могла быть серьезная причина назначить вскрытие пакета на завтра.

Она поднимает на Черемисина глаза, полные слез:

– Я боюсь… я чего-то боюсь…

– Вы же слышали: он пошел прогуляться, с бутылкой «Боржоми». Игорь найдет Георгия Петровича. Не тревожьтесь, Галя. Он приведет дядю Георгия домой.

Между тем Филипп напился воды из кружки, принесенной Асей, и пошел было к лестнице, но остановился.

– Доктор, – говорит он, жесткой ладонью тронув щеку, – все хочу попросить вас: дайте мне что-нибудь, чтобы я меньше потел во сне.

Игорь, прыгая по каменным ступеням, сбегает с лестницы и, миновав средневековую башню, поворачивает. Бежит по шероховатым плитам Трехмильного проезда. Он очень торопится. Он сам не знает, что заставляет его так спешить.

До сих пор он жил в окружении вещей и явлений ясных и привычных, как свет летнего дня. Но последние события – приезд незнакомой женщины, непонятное бегство дяди Георгия, приход Филиппа – сбили мальчика с толку. Ему хочется одного: вцепиться в сильную руку дяди Георгия, и тогда все снова станет хорошо.

А дорога становится все круче. Игорь, запыхавшись, переходит с бега на быстрый шаг.

Кончился Трехмильный проезд. Влево уходит лесная дорога в Халцедоновую бухту, но Игорь знает, что дядя Георгий не любит этой дороги: он всегда предпочитает держаться ближе к морю. И Игорь без колебаний идет направо по тропинке, зигзагами сбегающей в ущелье. Некоторое время он спускается в ажурной тени моста электрички, продирается сквозь кусты дикого граната, потом, прыгая с камня камень, переходит через быстрый ручей. И начинает подъем по противоположному склону ущелья, к крутому обрыву над морем.

– Ну так вот. Я уже сказал тебе, что в 56-м году мы со Штейнбергом начали исследование, которое и привело… привело к печальному исходу… Но тогда мы были исполнены энтузиазма. Мы жаждали осчастливить человечество, верили, что нам это удастся… Да и время настало удивительное. Был повержен кумир, умолк стройный хор славословий, и стали слышны человеческие голоса. Я говорю о науке, о замордованной биологии, физиологии… Словом, легче стало дышать, интереснее – работать.