Ольга Ларионова - Сотворение миров

Теймураз рывком затянул какой-то узел, фыркнул:

— Сравнение точное. Ты просто не видишь, а все уже закрутилось-завертелось, и не сейчас, а в тот самый миг, когда ты вышла из космолета. Ты уже в самой гуще событий, только… как бы это тебе понагляднее… не в фокусе. Потом, месяца через два-три, если тогда тебе представится возможность спокойно поразмышлять, ты это осознаешь. А сейчас давай-ка в воду!

Варвара проследила за его взглядом: над центральным корпусом трехангарной биолаборатории показались светящиеся голубовато-пепельным светом шары. Шли они, как дикие гуси — неровным живым клином. К их присутствию интереса не проявляли.

— А они представляют опасность для нашего поплавка? — не удержалась Варвара.

— Да вроде бы нет. До сих пор их привлекали только всевозможные двигатели и моторы. Парус им, видите ли, не интересен. Но ведь все тут только до поры до времени…

Клин невозмутимо прошел метрах в ста пятидесяти и растаял в начинающем зеленеть небе.

Варвара кивнула и без всплеска ушла под воду.

И сразу же почувствовала, что сегодня все не так, как вчера. Вода, колючая и враждебная, была полна каких-то самостоятельно живущих, растущих и растворяющихся теней, которые давили на нее со всех сторон, упруго и легко, как пена, и начисто скрадывали ощущение реальной глубины. Контуры этих теней были так маняще-неопределённы, что Варвара безотчетно двинулась им навстречу, совершенно потеряв способность понимать, куда она плывет — вниз или вперед. Это было мгновенное опьянение волшебством, потому что волею какого-то чуда она оказалась внутри янтарно-коричневого калейдоскопа, менявшего свои картинки раньше, чем она могла сообразить, на что они похожи.

Тени отступали. Контуры, неузнанные, но вот-вот готовые сложиться в целый подводный город, расплывались, ломались, разбегались золотистыми водомерками. Снова сбегались и сливались в почти законченную картину — и снова все это возникало буквально на расстоянии протянутой руки, словно она сама была тем проекционным фонарем, который и создавал этот театр без действующих лиц, пьесы и зрителей.

Но остаточным, до конца не притупленным логическим разумом она попутно замечала, что построены эти декорации на каком-то другом принципе, чем досконально известный ей голографический эффект.

Сама того не сознавая, она постепенно уходила в глубину, и тени по-прежнему маячили кругом, то обретая четкость, то размываясь; все было так, словно кто-то настраивал фокусировку, столь быстро проходя точку наилучшей видимости, что Варвара не успевала ничего толком разглядеть. Но похоже, это был все-таки подводный город… Вот опять невидимый шутник улучшил фокус — и на миг явилось видение сказочного замка с прозрачными колоннами, разлетающимися балюстрадами, лесенками и расписными фризами… Или только показалось?

Варвара внезапно уловила, что ее воля, ее напряженное внимание как-то передаются всей этой колдовской системе, и она напряглась, стараясь уловить ритм этой постоянной смены фокусировки и включиться в него; и тело вдруг стало острым и звонким, как металлическая антенна, и ритм отыскался, — это было биение собственного сердца, и с каждым его ударом, разносящимся под водой, с цепенящей, ужасающей яркостью вспыхивало видение легких золотящихся куполов, игольчатых минаретов, змеящихся виадуков — и все это с каждой пульсацией теряло солнечную янтарную прозрачность, обретая тягостность темной бронзы; и все труднее давался следующий удар, словно у сердца не хватало голоса разнести по толще воды его певучий звук, и все тяжелее и тяжелее становилось наливающееся металлом тело…

Что-то черное, постороннее метнулось к ней сверху и тут же локоть обожгло острым уколом нейростимулятора. Животная воля к жизни проснулась на миллисекунду раньше, чем обрело ясность человеческое сознание, и тело привычным, автоматическим движением послало себя вверх. И тут же хлестнул страх: глубина!

Впервые в жизни она потеряла ощущение глубины.

Ее тащили вверх, и она понимала, что это просто необходимо: сама она вряд ли всплыла бы.

Но когда она наконец вынырнула и хлебнула теплого солоноватого воздуха, ей почудилось, что вот теперь-то она и начнет по-настоящему тонуть.

— Знаешь, Тёмка, я ведь ни рукой, ни ногой, — шепотом призналась она. — Будь добр, подгони свой пароход…

Теймураз кивнул, внимательно вглядываясь в ее лицо. Видно было, что все приключившееся ему очень не нравится, но от замечаний он воздержался. Просто повернул и поплыл к лодке, которая тяжело осев под грузом тюков, хлюпала приспущенным парусом совсем неподалеку.

Варвара перевернулась на спину, раскинула руки и закрыла глаза. Хорошо… Вот и все по-прежнему, аполины хрюкают где-то неподалеку, и теплая, живая вода только прибавляет сил. Все так же, как и все ее девятнадцать лет, когда она нередко чувствовала себя скорее земноводным существом, нежели нормальным млекопитающим; все так же, и море, которое одарило ее нечеловеческой приспособляемостью, и недевичьей выносливостью, и ранним развитием, снова ласково вылизывало ее, делая каждый сантиметр ее кожи трепетным и чутким, как язык хамелеона. Короче, море снова стало земным, но тем невероятнее стало то неземное, постороннее, что посмело родиться в этом море. Это не было предательством воды — здесь вмешалась какая-то другая сила.

Она еще не успела уяснить себе эту внезапно пришедшую на ум формулировку, как рядом зашелестела рассекаемая бортом волна и Теймураз крикнул:

— Руку давай! — И рывком втащил ее в лодку.

Он стоял на корме в плавках и прилипшей к мокрому телу рубашке, и его трясло.

— С-сколько я там проб-болталась? — спросила Варвара, обнаруживая, что и ее бьет такая же неуемная дрожь.

— Шесть минут. С большими секундами.

— С-смотри-ка, даже не на пределе…

Он смотрел на нее, как на чудо морское.

— Что ты на меня так смотришь, я синюшная, да?

— Есть малость.

Она поразилась его сдержанности — ведь на его месте она обязательно спросила бы, как это получилось — шесть минут. Ведь для обычных людей и половина этого срока была недоступной.

— Ладно, не удивляйся, — сжалилась она над ним, — я ведь нэд’о, рожденная в воде, слыхал? Полжизни в море провела, отсюда и минутки лишние. И глубина более чем приличная. Геллеспонт переплываю в любую погоду, как этот… певец Гюльнары. Ну и еще кое-что от морской ведьмы.

— Ляг на дно, не так холодно будет. Морские ведьмы не тонут, между прочим.

— Между прочим, они не тонут в обычном море, а тут…

— Тут тоже обычное море. Впрочем… — он закусил губы, и его сухая кожа еще сильнее натянулась на скулах. — Может, ты и права. В нашем море, как и во всей Степаниде, что-то бесовское. Только каждый видит это «что-то» по-своему.