Ольга Ларионова - Сотворение миров

Она забралась в комнату и, не зажигая света, рухнула на кровать. Блаженно зажмурилась.

Из прихожей донеслось приглушенное бормотание: «Катулл, Гай Валерий. Зря удивляешься, Руф… Не то. Я прошу, моя радость, Ипсифила… Не то. Самый Ромула внук…»

— В ти-ши-не!!! — крикнула Варвара, догадываясь, что Полупегас подключился к тамерланскому информаторию, и надолго.

Наступила наконец тишина, и сразу же пришел сон. Чуткий.

Поэтому, когда в дверь снова застучали, она одним прыжком перелетела комнатку и, перепрыгнув через робота, расположившегося со своим шитьем посреди прихожей, распахнула дверь в ночную темноту.

— Что? Что еще?

— Тоги помирает…

По голосу она узнала Ригведаса. Нетрудно было догадаться, что Тоги — это козел.

— А к биологам стучались?

— Евгений Иланович… как бы сказать… послал подальше.

— Да ну? Ведь добрый человек!

— Ему завтра вставать рано, он уезжает. Велел не валять дурака и поставить козлу клизму.

— Юморист! Ну пошли, коли так. Кирюше только стукнем.

Кирюшу Оленицына подняли по дороге, он вылез в окно. Световой кружочек от фонаря метался под ногами, словно напуганный необычной темнотой, — звезды, такие крупные здесь, на Степухе, нынче попрятались до единой. Темнота была ломкой и прозрачной, как чернота мориона; нигде не таилось ни клочка тумана, но сверху что-то давило невообразимой громадой, так что хотелось втянуть голову в плечи или еще лучше — убрать ее под крыло. Было тихо. Варвара уже давно заметила, какая большая разница в безмолвии южной и северной ночи. На севере все кругом засыпает, и ожидание звука в такой тишине не заставляет внутренне напрягаться, потому что прежде звука что-то мягко, лениво всколыхнется, а потом поползет и сам звук, вяло, словно отогреваясь на ходу, и к нему уже будешь готов; тишина же южной ночи наступает только перед бедой, и эта беда непредсказуема и всегда неожиданна, как зарница, и успеваешь только вздрогнуть и обернуться к ней лицом, а она уже пронеслась, опалив щеки, и канула в безвестность, чтобы породить другую беду.

Здесь, на Степухе, тишина была южной.

Они добежали до ворот Пресептории и, миновав их, свернули влево, и навстречу им под едва угадываемой сенью шалаша двумя затухающими золотыми угольками затеплились, чуть помаргивая, страдальческие глаза козла.

Тогенбург лежал на боку, и туго натянутый живот ритмично подергивался дрожью, как у сытого мурлыкающего кота.

— Сусанин прав насчет клизмы, — тяжело вздохнув, констатировала Варвара. — Печенье, сухарики, галеты. Полными карманами. Кроме вас и еще сердобольные души нашлись — сама вчера сушками потчевала. И кроме меня…

— Что делать-то? — простонал Ригведас.

— Начнем с массажа. Кирюша, держите его за рога, а вы, Петерс, раздобудьте побольше теплой воды… и яблок, желательно с гнильцой!

А далее последовало то, что в летописях Земли Тамерлана Степанищева значилось как «лечебная физкультура для обожравшегося козла в темную сентябрьскую ночь». Только часа через два вконец обессиленные Петерс, Кирюша и Варвара повалились на траву, изукрашенные синяками от рогов и копыт неблагодарного пациента, а сам рыцарь Тогенбург, трепеща вздернутым хвостиком в диапазоне ультразвуковых частот, ринулся прочь от пригревшей его твердыни цивилизации, усыпая свой путь мелким горошком.

— Уф-ф, — едва ворочая языком, проговорила Варвара, — и кто мог догадаться, что единственное средство от синдрома Лероя — это уровень современной медицины!

— Ветеринарии, — поправил ее Кирюша, — впрочем, они друг друга стоят.

— Вам-то смешно, — подал голос Ригведас. — Я ведь тоже к нему привязался! Жил в Пресептории беленький козлик…

Жалостливый фальцет горе-дрессировщика вызвал только взрыв хохота — обычная нервная разрядка.

Впрочем, Ригведас и сам смеялся.

— За чем же дело стало, — веселился Кирюша, — скушай гнилое яблочко…

И в этот миг что-то случилось. Тишина напряглась, натянулась, готовая порваться; так бывает, когда с вершины срывается снежная лавина и летит, пока беззвучная, но уже несущая в себе весь неминуемый гул и грохот. Из чащи кустарника по-заячьи выметнулся Тоги и прижался к ногам людей, вздрагивая опавшими боками.

С моря донесся приглушенный, отдающий горечью и погибелью звон, как будто не ударили в колокол, а он треснул сам собой.

— Слышали? — чуть шевеля губами, спросила Варвара.

— Не-ет, — немного помолчав, протянул Кирюша.

— Нет, — подтвердил Ригведас.

Вот потому-то она и проспала. Дважды ее словно что-то подталкивало, она нажимала кнопочку, ставни раздвигались — за окном была непроглядная темень. На третий раз решила взглянуть на часы — дали небесные, да все уже за завтраком! О купании было нечего и думать. Она поспешно натянула на себя новую форму, заботливо разложенную Полупегасом прямо на столе, и, даже не полюбовавшись в зеркало на все это великолепие, помчалась в трапезную. Ригведаса, естественно, не было, но вот Кирюша Оленицын прочно находился в центре внимания, рассказывая о ночной эпопее с самыми цветистыми и далеко не всегда имевшими место подробностями, не слишком уместными за столом.

— У вас ничего не случилось? — вместо приветствия торопливо спросила Варвара. — Ночью вроде что-то лопнуло, котел или стекло…

— Не слышали, — встревоженно отозвался Гюрг. — Сейчас прогоню скочей осмотреть всю территорию. Салат или кокос?

— Как всем.

Завтрак прошел в высшей степени традиционно. Просто удивительно, как быстро складываются на дальних планетах поведенческие стереотипы. Только вместо стычки с командором Сусанин до неправдоподобия корректно пожелал всем успешного завершения начатых работ. Последняя большая колонна грузовиков отбывала на космодром, уезжали практически все, включая космолетчиков большого корабля.

Пресептория окончательно пустела.

— И все-таки на время эксперимента, по сигналу тревоги, прикройтесь защитным полем, как бы далеко вы уже ни отъехали, — предупредил Гюрг. — Счастливо, Женька!

— Счастливо, альбатрос.

Варваре, стоявшей за спиной командора, от прощания не досталось ничего, даже кивка. Не такой человек был Сусанин, чтобы повторять свои слова дважды. А вчера было сказано все.

— Работать, — жестко приказал командор, не дожидаясь, пока негустая толпа уезжающих скроется за поворотом. — Как было намечено, повторяем вчерашнюю программу, стараясь не отклоняться.

Но упрямый Водяной к повторениям был не склонен.

Канистра с форафилами лежала на пирсе строго на том же месте, Гюрг вылез на крышу ангара и, поглядывая на низкую тучу, время от времени осведомлялся, как там в шестнадцатом квадрате — но ни в нем, ни в одном другом никаких феноменов не появлялось.