Яцек Дукай - Лёд

— Господа в Братство?

Слово за слово, стало ясным, что он тоже федоровец, Арский Яков Юстинович, к вашим услугам. В редакции никого уже не будет, но вот Эдмунта Геронтиевича наверняка можно застать в фирме, где он занимает ответственную должность заместителя директора — вооон туда, налево от лестницы. Если дело, конечно, достаточно важное.

Как и можно было предвидеть, заместитель директора Хавров и не думал встречаться в столь позднее время с заранее не договоренным посетителем. Тогда быстро начеркало пару предложений на листочке и переслало ему через клерка. Хавров — лютовчик, лысеющий очкарик, не очень-то импонирующего роста, зато в двубортном костюме из наилучшей английской шерсти — появился буквально через минуту.

— Так это правда? — тихо спросил он, подняв записку в руке. — Что вы можете привести нам сюда доктора Теслу?

— Могу вас с ним познакомить и гарантировать, что он выслушает вас с величайшим вниманием, это так. — Сняв мираже-очки, протянуло руку. — Бенедикт Филиппович Герославский.

Тот тут же пожал ее. Никаких ассоциаций у него не возникло; я-оно это четко видело, мысли и взгляд собеседника блуждали где-то в иных местах.

— Вы говорите, будто бы можете. И что бы вы за это хотели — что? Нашу благодарность, пересчитанную в рубли?

— Знаете что, я вас оставлю с этим предложением, вы поспите, разузнаете что и чего, а потом поговорим.

Я-оно направилось к выходу.

Через мгновение господин Хавров выскочил в коридор.

— Погодите! Минуточку! Как вы — извиняюсь — сказали? Герославский?

Помня методику доктора Мышливского из Клуба Сломанной Копейки, отрицать ничего не стало, стало лишь молча, целясь в него резким, гневным взглядом и повторяя про себя, словно заклинание: мороз, мороз, мороз, мороз. Что, видимо, подействовало, либо сам Эдмунд Геронтиевич уже принял решение самостоятельно, поскольку, больше уже не колеблясь, что-то крикнул на прощание клеркам и повел в ту комнату, из которого Арский выносил ломаное железо. Только там вовсе не был какой-то ремесленный склад, но клубное помещение, замечательно меблированный и устроенный зал, с живописными картинками и электрическими лампами, с печью Дауэрбрандта в углу и высокими окнами, застекленными обычными стеклами. Те дрожали в ритм барабанов глашатаев. Я-оно повесило шубу и опустилось в удобное кресло. Господин Хавров позвал прислугу. На столе стояла посуда после обильного полдника, пепельницы и чашки. Паркет у печи мокро блестел.

— Говоря по правде, мы давно уже думали постучаться к вам, — просопел Хавров. — А тут, вижу, Магомет, гора, гвы, гвы. — Он смеялся так, словно лаяла комнатная собачонка. — Вы знаете, гаспадин Ярославский, я послал доктору приглашение, судя, что он слышал о нас; не знаю только…

— Не слышал. А из подобного приглашения самые разные вещи можно вычитать, страшные и ужасные.

— Ну да. Мы тут советовались по данному вопросу. Стоит ли против интересов наших выдающихся членов…

— Господин Фишенштайн из тех, что станут защищать лютов собственной грудью, так?

— Было решено, что уж если доктор Тесла сам по себе знает, то придет. Не пришел. — Прислужник, убрав балаган со стола, поставил самовар; Хавров пересел поближе к чайной машине, начал переставлять чашки, засыпать сушеный чай, перебирать кусочки сахара. Сибирские церемонии заварки чая частенько заполняли коммерческие встречи, пан Белицкий утверждал, что больше сделок заключил за чайным столом, чем с водкой. Эдмунд Геронтиевич налил по первой чашке. — Прошу. Вы, конечно же, понимаете, насколько важно для нас сотрудничество с доктором, раз уж так удачно сложилось, что он приехал в наш город. Его показ на реке, расплавившийся лют — и то черное электричество, которым он люта обработал — никто ни о чем ином и не говорит. Николай Федоров, если вы знаете его работы, он предвидел, что…

— Вы хотели бы использовать теслектричество для опытов по воскрешению людей.

Хавров опустил глаза, хлебнул горячего чаю; слегка покраснел, то ли от чая, а может — может и чуточку стыдясь Сына Мороза.

— Вы же можете нам и не верить, — произнес он. — Я лишь прошу дать возможность проверки гипотезы. Это так немного, если приравнять просьбу к окончательной цели: вернуть к жизни каждого человека. Год, столетие, тысяча лет блужданий, поражений и насмешек — какое значение это имеет? В сравнении. — Он отхлебнул еще чаю. — Когда на другой чашке весов. В качестве альтернативы. Если. Фффф. Еще?

Действуя в соответствии с принципами сибирского вежливого поведения, перевернуло опустевшую китайскую чашку вверх дном, сверху положило кусочек сахара.

— Прошу прощения, если я дал повод для подобного впечатления. Я вовсе не смеюсь над вами. Кто знает, возможно, вы и правы, высматривая решение в теслектричестве. Поговорите с доктором, вы сами увидите, что его ум открыт.

Уборщик вытирал лужу под печкой, я-оно подождало, пока он не выйдет с тряпкой..

Ум Николы, наверняка, открыт, он ведь и сам считает, что был возвращен к жизни, благодаря откачке тьмечи; если в подходящий момент заразить его идеей Федорова, то, как минимум, неделю он будет размышлять только лишь об этом. Неделю, возможно, месяц, а то и два, если удача улыбнется, и Хавров et consortes окажутся достаточно проворными. А это должно будет в значительной степени задержать строительство байкальского Молота Тьмечи и те опасные эксперименты с резонансом волн на Дорогах Мамонтов.

Хавров снова предложить подлить; я-оно вновь отказало.

— Мне хотелось бы попросить услугу за услугу.

— Слушаю.

— Быть может, это господин Фишенштайн, скорее, захочет помочь мне.

— Если речь идет о финансовых…

— Нет, нет. Речь идет о некоторых опытах, которые, как мне кажется, вы уже проводили. Не знаю, кто конкретно, но мне известно, что господин Фишенштайн заплатил за врачебную опеку над людьми, которые в этом эксперименте принимали участие.

— Ага.

Эдмунд Геронтиевич выпрямился, поправил очки, отьвет забулькал вокруг его шеи, охваченной жестким воротничком.

— Я вполне понимаю, что это не были, да и не могли быть, предприятия вполне законные; вы до их пор обязаны сохранять определенную тайну, господин Фишенштайн мог бы быть впутан в весьма неприятную аферу; человек с его положением не позволяет подобных компрометаций. Вы же читателей «Воскрешения» информируете не обо всем. Труп из мерзлоты вытащить, смертельно больных по их просьбе в лед уложить, собак гальванизировать — это еще как-то пройдет. Но вот увенчанное смертями массовое отравление тунгетитом?

— Еще?

— Спасибо.

Тот налил.

— Вы подождите минутку, пойду спрошу.

— Вы там распорядитесь дать чего-нибудь горячего моему человеку.