Яцек Дукай - Лёд

Серб с едва скрываемым отвращением защищался от напирающих тел, и сам напирал вперед.

— Прошу пропустить, прошу прощения, госпожа, извините, пажалста, excuse-moi, entschuldingen Sie, let те through, please, можно пройти, благодарю.

Никто не заметил деликатно размытых контуров силуэта доктора Теслы, когда, помогая себе тростью, тот пропихивался через толкучку, на полголовы выше всех пассажиров, они не обратили внимания на мерцающую корону тени, которую Никола Тесла отбрасывал сам на себя — дрожащий ноктореол — остаточное зрительное впечатление тьвета.

Волк стоял на поваленном стволе дерева, высовывая треугольную морду из-за веток.

— А вдруг подойдет…

— Не подойдет, госпожа.

— Они что, не боятся людей?

— Этот не боится.

— …ружья или что-то отпугивать господа поезда…

— Животные сами способны приручаться, vous comprenez [70] Понимаете (фр.) , даже самая дикая бестия в конце концов привыкнет, восход или заход солнца, проезд паровоза, лето и зима — лишь бы в этом была хоть какая-то регулярность. Природа — это крупнейший часовой механизм.

— Господин инженер, только не нужно нам этой индустриальной поэзии.

Юнал Фессар, который до сих пор с безразличной миной копался тростью в земле, внезапно поднял приличных размеров камень и бросил им в волка. Остальные пассажиры громко вскрикнули. Камень пролетел мимо зверя и ствола на добрый метр. Волк нервно вздрогнул, но с места не сдвинулся. Он лишь приоткрыл клыки и наблюдал за людьми, склонив голову налево.

Панна Елена подобрала юбку и побежала. Monsieur Верусс вместе с инженером Уайт-Гесслингом, которые стояли ближе всего, попытались было ее схватить, задержать, но девушка легко увернулась. От границы леса и лежащей на этой границе сваленной ольхи ее отделяло десять-двенадцать метров. Прежде чем кто-либо подвигся на более решительные действия, панна Мукляновичувна уже подходила к волку.

Она протянула к нему руку.

— С ума сошла! Господи помилуй, она его погладить хочет!

— Вот сейчас он ей пальчики-то и отгрызет, — буркнул под нос господин Фессар.

— Где доктор Конешин?

— Кажется, остался в поезде.

— А кто она вообще такая?

— Панна Елена Мукляновичувна, — сообщило я-оно.

А та еще и присела на поваленный ствол, склонив голову над поднятой ей навстречу мордой зверя. На его желтых клыках поблескивала слюна, вывернутые губы хищника подрагивали. Девушка протянула руку сверху, к загривку волка. Тот развернулся на месте, спрыгнул с поваленного дерева и исчез в лесу.

Инженер Уайт-Гесслинг схватился за сердце.

— Что она себе думает! Чуть удар не случился. Где ее опекун?

Я-оно начало высматривать тетку Урсулу. Высокая женщина с широкими плечами — на этой стороне путей не было никого со столь характерной фигурой. Наверняка прилегла в купе, во время обеда она жаловалась на давление.

Я-оно подошло к панне Елене, которая с невинной миной отряхивала юбку.

— Самоубийство — это смертельный грех.

— Нуу… знаете! А если бы это капитан Привеженский?

— Тогда это была бы достойная восхищения бравура. Пожалуйста.

— Благодарю.

Девушка приняла поданную ей руку. На поляну мы возвратились вместе. Когда проходили мимо Юнала Фессара, тот приподнял шляпу. Панна Елена сделала вид, будто его не замечает. Но когда увидала, что со стороны локомотива к ней присматривается князь Блуцкий в компании тайного советника Дусина и пары мужчин в ливреях княжеских слуг — приостановилась и сделала легкий книксен.

Я-оно потянуло девушку в другую сторону.

— Наверняка князь им уже наговорил… Вы думаете, он и вправду ожидает покушения? Говорили, что это случайная авария — только что еще могли они говорить? Долго здесь стоять нельзя, а то еще кто-то на нас наедет. Другое дело, что те два господина из охраны, что шатались по классу люкс, они уже с нами не едут, наверное, сошли еще вчера вечером. То есть, все выяснилось. Хотя по князю большого облегчения и не заметно… Пан Бенедикт! И что такое увлекательное вы находите в этой траве? Вы вообще меня слушаете?

— Слушаю.

— У вас имеется возможность, — шепнула Елена.

— Ммм?

— А вот и ваш волк. Ждет. Пошли.

— Что?

— Думаете, укусит? Могу поспорить, что у него и зубов почти не осталось.

Я-оно чувствовало, что щеки густо краснеют.

— Ничего, хватит.

Елена подняла голову.

— Вот уже и первые звезды показались. Гляньте, это какое созвездие?

— Не знаю, — я-оно высвободило руку. — Прошу прощения.

Вскочило на помост и скрылось внутри вагона. Идея пересидеть за закрытыми дверями до самого Иркутска снова показалась довольно привлекательной.

В перспективе вагонного коридора появилась госпожа Блютфельд. Как можно быстрее я-оно выскочило с другой стороны тамбура.

Здесь на прогулку выбралось намного меньше пассажиров; с севера не было зеленого поля, подходившего под смешанный лес, как на южной стороне; почти сразу же за насыпью начиналась обнаженная порода, с запада нарушаемая ступенчатыми террасами и разрезанная глубоким потоком скальных обломков, а с востока тянущаяся чуть ли не до самой вершины, нависшей над перевалом и долиной, будто сторожевая башня. Я-оно вскарабкалось вверх на пару десятков метров и присело на нагретом солнцем песчанике. Экспресс остановился перед самым поворотом, за которым рельсы по дуге, длиной в множество миль вели в долину. Пассажиры разбрелись по округе; отсюда можно было видеть весь луг за поездом, склоны противоположных гор, удивительным образом сплющенных и закругленных; еще — укрытое вечерними тенями ущелье, из которого появлялись рельсы. Даже в своих прогулках и выборе мест, где раскладывали на траве одеяла и импровизировали небольшие пикники, пассажиры инстинктивно сохраняли деление на первый и второй классы: никто из путешествующих в классе люкс не отправился в западную сторону, за линию вагона-ресторана; точно так же, мало кто из едущих в купейных вагонах пересекал эту воображаемую линию. Я-оно видело шляпы и котелки мужчин и белые зонтики женщин на фоне темной зелени; группки прогуливающихся добирались до зарослей. Здесь же были и дети — они гонялись друг за другом между вагонами экспресса; дети, хотя их было меньше всего, создавали больше всего шума. Зато Уральские горы стояли тихие, спокойные — картина сонной и дикой природы до того, как сюда прибыл человек. Низкое Солнце длинными мазками лучей накладывало на эту картину кармин, сепию и желтый крон. Цвета были теплые, хотя ветер дул холодный — я-оно застегнуло пиджак, подтянуло колени под подбородок. Никто не смотрел. Князь со своей свитой остался с другой стороны, за локомотивом. Стальное чудище не подавало признаков жизни, из трубы не поднимался дым, в окошках машинного отделения никто не двигался.