Яцек Дукай - Лёд

— Пятно.

— Что?

— Кровь!

Я-оно коснулось слепленных свертывающейся кровью усов.

— На дорожке в коридоре! — прошипела Елена.

— Но ведь то могла быть и моя, правда? Они так и подумают.

Я-оно снова вынуло платок и прижало его к носу.

— Ладно, — вздохнула панна Мукляновичувна. — Чье это купе?

Покосилось над платком. На секретере стояла портативная пишущая машинка с вставленным листком, рядом куча толстенных книжек. На покрывале мужская пижама в восточных узорах. Из стоящего под окном саквояжа выглядывали одежная щетка и деревянная колодка.

— А вдруг ему захочется по дороге на ужин заглянуть к себе?

Девушка прищелкнула язычком.

— Тогда придушим веревкой.

Она подошла к окну.

— Помогите мне.

Я-оно дернуло рукоятку. Панна Мукляновичувна потянула раму до самого низа. Ветер ударил с шумом и свистом; листок в машине залопотал словно флажок, фррр, одеяло сползло с подушек, дверца гардероба стукнула о стену.

Я-оно глянуло на турка и, вздохнув, село на постель.

— Не справимся. Слишком тяжелый. Тут полтора метра от пола. Кто-нибудь может увидеть.

— Это кто же? И что увидит, пан Бенедикт.

— Мы вон как намучались, чтобы только сюда его притащить! Вот только представьте: ногами или головой, выпирает такой полутруп в Азию и махает ручонками на ветру. А если войдем тут в поворот, достаточно, чтобы кто-нибудь глянул в окно.

— Вот вы какой! Честное слово, прямо «Ода к радости».

— Опять же, он уже успел загадить ковер.

— Вот и посидите на нем, свесив руки — он сгниет тут, цветочки вырастут.

— Ха-ха-ха.

— И пожалуйста! — Обиженная, она отряхнула руки. — Я и не навязываюсь. Пан Бенедикт может продолжать в соответствии с со своими замыслами, прошу прощения, если помешала. — Елена направилась к выходу. — Ну да, конечно, пора на ужин. До свидания.

Не поднимаясь, я-оно перехватило ее в поясе. Когда вагон дернулся, девушка потеряла равновесие; я-оно стиснуло ее еще сильнее, снова упустив при этом платок.

— Что это вы себе позволяете!

— А мы, убийцы, известны своими свободными обычаями. Там есть чистые листы?

— Есть несколько.

— Нужно как-то вытереть эту кровь. Насколько удастся. И чтобы не впитывалась в ковер. А то представьте себе: возвращается человек в собственный compartiment [105] Отделение, купе (фр.) , а на полу, ни с того, ни с сего, огромная лужа крови.

— И труп в шкафу? Все видели, что турок вышел с вами.

— Так дайте же мне их.

Елена вытащила стопку листков, прижимаемых к столешнице французским словарем. Глянуло. Половину первой страницы занимало гидрографическое описание окрестностей Тюмени (множество речек и протоков, длинные водные пути) на сухом французском, все напечатано с огромным количеством ошибок, целые слова забиты, буквы, запечатанные другими буквами; после этого шли сплошные строки из одной буквы: ааааааааааааааааааааа, bbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbb, ссссссссссссссссс и так далее.

— Давайте мне только чистые, эти оставьте, а то он узнает, что кто-то забрал.

Смявши листок в руке, я-оно склонилось над головой Фессара.

— И что, он будет сильнее тронут этим, а не лужей крови у кровати?

Панна Елена глядела сверху, указывая пальцем.

— Тут. И тут. Вон там. И еще здесь.

— Я начинаю понимать несчастного Макбета, — заговорило-было я-оно.

— Поспешите, пан Бенедикт, ведь он в любой момент может вернуться с ужина.

— Уф. Сам стану, как мясник.

— Так капитан же разбил вам нос, у вас есть алиби. — Она наклонилась. — Не вижу, где же рана? Поверните-ка его.

— Минуточку.

Я-оно оттерло кровь с кожи черепа и с ковра под ней; пятно, конечно, осталось, но яркий узор немного маскировал его. Схватив под подбородок, прижало голову турка левым виском к полу. Кровь текла из разреза над правой бровью. Я-оно протянуло руку за следующим листком.

— Раз уж мы его обворовали, — предложила Елена, то, может, свистнем и полотенце, все равно же выбросит, и следов не будет.

— Понятно, но лучше сразу содрать ковер с пола.

Труп застонал и открыл рот.

Я-оно вскочило на ноги.

Панна Елена от неожиданности уселась на секретер, сбрасывая с него книги и бумаги.

— Так вы его не проверили?!

— Не успел. Вы сразу же…

— Не успел!

— Впрочем, вы же сами видели. Труп — как живой. То есть — как мертвый. То есть… Очень убедительный такой покойничек, вот что я хотел сказать.

— Пульс! Или хотя бы дыхание! Что угодно!

— Но он же не приходил в себя, когда мы его тут таскали.

— Вы лучше на мессу пожертвуйте в благодарность, за то, что он живой, а не жалуйтесь.

— Я и не жалуюсь. Я только… Прежде всего, это было случайностью. Это вы сделали из всего этого убийство!

— Что я слышу…?

— Ну да! Это у вас мания какая-то! Убийства, следствия, преступления! Раз уж тело в крови, так и труп. А если труп, то наверняка смертоубийство. Дурацкая случайность, но появляется панна Елена, и через полминуты мы уже избавляемся от останков — сообщники преступления. Как раз об этом я и говорил, когда вы меня высмеивали! Так и становишься в Лете убийцей, никакого убийства не совершив. Впрочем — именно так я и сделался этим чертовым графом. И, один Господь ведает, кем еще.

— Ну, если бы мы выбросили его через окно из мчащегося поезда, убийство бы точно случилось.

— Это вы бы выбросили.

— Так сама бы я и не подняла.

— Но ведь хотела же!

— Я помочь хотела! Неблагодарный! Ледяное сердце! Я тут жертвую собой, а этот…

— А вас кто-нибудь просил? Нет! Чего вы вообще от меня хотите?! Сами тут пришли и в двери рвались! Кто такое видел! Где вас так воспитывали! И теперь тоже — навязываетесь — с трупом…

— А вы бы стояли над ним и руки заламывали: может, он живой, а может, не живой! может, повесят, а может — и нет, или меня подвесят, тьфу, яйца у мужика ни на что не годятся!

— Ага, еще и язык грязный, площадной. Ладно уже, болтайте, болтайте, сколько хотите!..

— У-у, сволочь…!

Юнал Фессар уселся, пощупал голову, замигал, потом поднял глаза на людей, выкрикивающих над ним по-польски непонятные оскорбления.

— Excuse-moi, mademoiselle, mais je ne compremds pas… [106] Простите, мадемуазель, я что-то не совсем понимаю… (фр.)

Панна Мукляновичувна заботливо припала к нему.

— Ага, значит, мы уже воскресли! — Очень осторожно она коснулась рассеченной кожи. — Кость не треснула, это самое главное. — Она подала купцу руку. — Встанете?

Я-оно подхватило турка под вторую руку.

— Поосторожней. С ушибами головы оно всякое бывает. — Тоже перешло на французский. — Вы же как раз слышали, какое-тут различие во мнениях произошло: следовало ли вообще вас шевелить; врачи, как правило, говорят, что не надо, но поезд все равно трясет, нужно было бы послать за доктором Конешиным, как вы себя чувствуете, может, все-таки послать?