Айзек Азимов - Фантастическое путешествие II

— Я тоже обязательно все открою. Точно так, как только что это сделал.

— Я не имею в виду фразу «зеленые поля». Это чепуха. Допустим, вы узнаете что-то очень важное, а я нет. Если вам вдруг покажется, что это представляет государственную тайну, как, например, сама теория минимизации? Скажете вы мне что-нибудь в таком случае? Или побоитесь прогневить ваш Центральный Координационный Комитет?..

Хотя они и говорили шепотом, Баранова уловила последние слова:

— Политика, джентльмены? — сурово прозвучал ее вопрос.

— Мы обсуждаем возможность использования компьютера, Наталья, — отозвался Конев. — Альберт думает, что если я получу какую-нибудь важную информацию из скептических волн Шапирова, то я обязательно утаю это от него, мотивируя, что это государственная тайна.

— Вполне возможно, — согласилась Баранова.

— Но нам нужна помощь Альберта, — осторожно сказал Конев. — Это его машина и его программа. Я уверен: только он знает, как сделать нашу работу более эффективной. Если он не будет уверен в нашей честности и доброй воле, он может сделать так, что мы вообще ничего не узнаем. Я очень хотел бы сообщить ему любую информацию, которую нам удастся получить в обмен на то же самое с его стороны.

— Но Комитет может этого не одобрить, и Альберт сам понимает, — не соглашалась Баранова.

— Ну и пусть. Меня это совершенно не интересует, — отрезал Конев.

— Я докажу тебе свою любовь, Юрий, — шутливо отозвался Дежнев. — Я никому не скажу, что только что слышал.

Калныня поддержала Конева:

— Наталья, я тоже думаю, мы должны быть откровенны с Альбертом и попросить его быть таким же откровенным. Работая на своей машине и имея определенный опыт, я уверена, он быстрей нас получит интересующую нас информацию. Принцип «услуга — за услугу» более выгоден для нас, чем для него. Так, ведь, Альберт?

Моррисон кивнул:

— Я думал абсолютно так же и собирался сказать об этом, если бы вы вдруг стали убеждать меня, что политика государства превыше всего.

— Ну, хорошо. Не будем торопить события, — сняла напряжение Баранова.

Моррисон продолжал думать о своем, изредка поглядывая на машину, когда Дежнев произнес:

— Впереди другая клетка. До нее один или два километра. Она кажется намного больше, чем предыдущая. Это нейрон, Юрий?

Конев, который тоже было задумался, внимательно вгляделся в появившиеся очертания:

— Альберт, а что говорит ваш компьютер? Это нейрон?

Моррисон помолчал, включаясь:

— Должно быть, да, — ответил он. — Я никогда не получал такого четкого изображения скептических волн.

— Прекрасно, — обрадовался Дежнев. — И что дальше?..

Калныня сосредоточенно вглядывалась в поверхность клетки. Затем она сказала:

— Наталья, нам снова придется уменьшиться до размеров молекулы глюкозы. А ты, Аркадий, осторожно проведи нас между дендритами вниз к поверхности клеточного тельца.

Моррисон тоже разглядывал поверхность клетки. Дендриты были по своему строению намного сложнее, чем на глиальной клетке. Самый ближний из них имел множество разветвлений и был похож на волокнистый лист папоротника. К тому же, он был очень длинный. Даже луча прожектора не хватало, чтобы увидеть его конец. Другие дендриты были меньших размеров, но волокнистыми. Моррисон полагал, что такая волокнистость была отчасти и результатом броуновского движения. Возможно, каждая конечная ниточка разветвлений, каждая веточка соединялась с себе подобной веточкой другого нейрона самой плотной и неразрывной связью, которая и называлась синапсисом. А колебания этих разветвлений не настолько сильны, чтобы нарушить образовавшийся контакт. Иначе мозг не смог бы выполнять свою работу.

Дежнев подвел корабль к поверхности клетки и медленно огибал ближайший дендрит. («Он ловко справляется с двигателями», — подумал Моррисон). И в этот момент ему показалось, что поверхность нейрона меняется.

Конечно, так оно и было: ведь корабль снова уменьшался в размерах. Складки на поверхности клетки сделались более заметными и постепенно переходили в борозды. Между фосфолипидными бороздами поверхность была ворсистая.

«Рецепторы», — подумал Моррисон. Каждый из них был предназначен для соединения с определенной молекулой, которая была бы полезна для нейрона. И молекула глюкозы, конечно же, была такой.

Они уменьшались гораздо быстрее, чем деминимизировались. Получать и использовать энергию извне было проще, в то время как во время деминимизации высвобождающаяся энергия таила в себе скрытую опасность. Теперь Моррисон это прекрасно понимал.

Калныня вдруг забеспокоилась:

— Я не знаю, какие из рецепторов предназначены для глюкозы. Их ведь очень много. Аркадий, двигайся мимо них медленно. На тот случай, чтобы не оторваться, когда мы пришвартуемся.

— Нет проблем, моя маленькая Софья, — отозвался Дежнев. — Если выключить двигатели, корабль тут же остановится. Не очень-то легко пробираться среди гигантских атомов, которые окружают нас со всех сторон. Слишком вязко. Поэтому я минимально подключу энергию, чтобы нам суметь протолкнуться через молекулы воды и побродить около рецепторов.

— По полю с тюльпанами, — произнес Моррисон и взглянул на Конева.

— Что? — удивился Конев.

— Эта фраза вдруг пришла мне в голову. Есть такая старая английская песенка «Давай побродим вместе по полю с тюльпанами».

— Что вы несете? — разозлился Конев.

— Ничего странного. Я просто хочу сказать, что если кто-то произносит слово «побродить», мне в голову тут же приходит фраза «по полю с тюльпанами». Даже если в этот момент я сконцентрируюсь на компьютере, я все равно услышу ее. Но это вовсе не означает, что она была мне передана скептическими волнами с экрана компьютера. Вы меня понимаете?

— Вы говорите ерунду. — ответил Конев. — Оставьте меня в покое.

Но Моррисон отметил, что сказанное подействовало. Конев отлично понял, о чем речь.

Они двигались параллельно поверхности нейрона.

Рецепторы плавно шевелились, и Моррисон не мог понять, какие из них уже притянули к себе проплывавшие мимо молекулы.

Он пытался разглядеть эти молекулы. То там, то здесь он видел мерцания. Это свет корабля отражался от молекулы, но самих молекул видно не было. Даже сама поверхность клеточной мембраны казалась размытой, и создавалось впечатление сюрреалистичности происходящего.

При свете мерцаний Моррисону все же удалось разглядеть своего рода песчинки, обгоняющие корабль (конечно, это молекулы воды), а среди них было нечто, что напоминало клубок червей, шевелящихся, переплетающихся. Оно то закрывалось, то открывалось вновь. Находясь в непосредственной близости от корабля, атомы и молекулы также попадали в поле минимизации. При этом они так же уменьшались до мельчайших размеров, а при выходе из поля восстанавливались. Число атомов, подвергшихся процессу, было очень велико, но количество высвободившейся энергии, к счастью, оказалось незначительным для нежелательной деминимизации и последствий. По крайней мере, так казалось.