Айзек Азимов - Фантастическое путешествие II

Затем набрал русскими буквами: «Он тоже является жертвой самого себя».

Калныня тут же взбешенно напечатала: «Нет. Я не верю, что такие люди, как он, могут быть жертвами самих себя».

Моррисон с тоской вспо1омнил свою прежнюю жену, детей, неспособность убедительно доказать собственную теорию или отказаться от нее и набрал: «Я думаю, каждый из нас я является прежде всего жертвой самого себя». Затем быстро переключил компьютер на режим приема волн мышления.

У него вдруг перехватило о дыхание. Волны на экране показывали высокую 1 интенсивность, и это несмотря на то, что прибор р работал на небольшой мощности.

Он открыл было рот, чтобы прокомментировать увиденное, но его опередил Дежнев:

— Клеточная мембрана подворачивает в сторону, мы поворачиваемся следом за ней.

«Вот чем это объясняется, — подумал Моррисон. — Клетка сужается по напра>авлению к аксону, и скептические волны становятся более концентрированными. Его прибор, отфильтровывая все ненужное, будет распространять скептические волны внутри корабля. Что же произойдет в результате?»

— Посмотрим, что за этим последует? — удовлетворенно произнес Конев. — Альберт, включи свою машину на полную мощность.

— Я надеюсь, что бы ни произошло, мы получим ответ, или хотя бы начало ответа.

— Я уже устала ждать, — послышался голос Барановой.

— Ты не виновата, — сказал Дежнев. — Как говорил мой отец: «Чем дольше тебе требуется добраться до сути чего-либо, тем непонятнее она оказывается».

Моррисон видел, что каждый мускул тела Конева был напряжен от возбуждения и ожидания триумфа, однако сам он не разделял этих волнений.

Моррисон огляделся. Они были в аксоне, и их несло потоком внутриклеточной жидкости.

В реальном мире аксон представляет собой необычайно тонкий отросток, а теперь ширина его равнялась сотне километров. Что касается длины, то он был намного длиннее, чем сама клетка. Путешествие от одного конца к другому можно было сравнить с полетом на Луну и обратно. С другой стороны, благодаря таким размерам их скорость приближалась к скорости света. Однако чисто внешне почувствовать это было невозможно. Корабль двигался вместе с течением, и теперь на его пути попадалось гораздо меньше макромолекул их органелл, чем в самой клетке. Если что-то и встречалось на пути, то оно двигалось с огромной скоростью, так что разглядеть было практически невозможно.

Поэтому все бросили это дело и следили за экраном. Скептические волны становились все интенсивнее. Кроме того, с увеличениям помех затруднился их отбор. Из-за сильной вибрации скептических волн на экране появилась сеть зубцов направленных форм. Поэтому не удавалось получить детально всю информацию. Появилась необходимость прямо под микроскопом установить лазерный принтер.

Конев отстегнул пристяжной ремень и склонился над экраном.

— Никогда не видел ничего подобного, — сказал он.

— Я тоже, — отозвался Моррисон, — хотя изучаю скептические волны вот уже двадцать лет.

— Таким образом, я был прав насчет аксона?

— Абсолютно, Юрий. Они прекрасно сконцентрировались в одном месте.

— И что это значит?

Моррисон беспомощно развел руками:

— Понятия не имею. Поскольку я ни разу не сталкивался с таким явлением, естественно, я не могу его объяснить...

— Нет, нет, — нетерпеливо прервал его Конев. — Ты сосредоточенно следишь за экраном, а я все думаю об индукции. Наш с тобой мозг — это самый настоящий рецептор, так же как и твоя машина. Так что же чувствуешь ты? Образы? Слова?

— Ничего, — ответил Моррисон.

— Но это невозможно.

— А разве ты что-то улавливаешь?

— Это твоя машина. Она настроена на твое восприятие.

— Но и у тебя уже возникали некоторые образы.

В их разговор вторгся Дежнев:

— Как говорил мой отец: «Если ты хочешь услышать, начинай слушать».

Баранова согласилась:

— Дежнев Старший прав. Мы ничего не сможем добиться, если будем постоянно спорить.

Конев тяжело вздохнул и нарочито нежно произнес:

— Ну что ж, давайте сосредоточимся.

На корабле воцарилась неестественная тишина. Немного спустя послышался робкий голос Калныни:

— Нет времени.

— Для чего нет времени, Софья? — поинтересовалась Баранова.

— Это просто фраза, которую я уловила: «Нет времени».

— Ты хочешь сказать, что синтезировала эту фразу из скептических волн Шапирова?

— Не знаю. А это возможно?

В разговор вступила Баранова:

— Послушайте, минуту назад у меня была та же самая мысль. Мне пришло в голову, что лучший способ решить нашу проблему — это исследовать уже записанные с экрана скептические волны и ждать результатов. Вполне возможно, сама структура останется прежней, но какие-то изменения в ней произойдут. И вот тогда я подумала, что нам придется очень долго ждать и что у нас для этого нет времени.

— Другими словами, — сказал Моррисон, — вы подумали: «Нет времени».

— Да, — подтвердила Баранова,. — но это была моя собственная мысль.

— Откуда вы это знаете? — спросил Моррисон.

— Я знаю свои собственные мысли.

— Вы так же знаете собственные сны, но порой сны базируются на каких-то посторонних, чужих фактах. Допустим, вы уловили мысль: — нет времени. Но вы не привыкли читать мысли на расстоянии, и у вас тут же выстраивается своя логическая цепочка: вам кажется, что это была ваша собственная мысль.

— Может, и так, но как отличить одно от другого, Альберт?

— Я не знаю. У Софьи возникла та же самая фраза, а не думала ли она сама о чем-нибудь таком, из-за чего ей в голову пришла данная мысль?

— Нет, я старалась вообще ни о чем не думать, — ответила Калныня, — она просто возникла сама собой.

— Что касается меня, я ничего не почувствовал, — сказал Моррисон. — А вы, Юрий?

Конев покачал головой, ужасно расстроившись:

— Нет, абсолютно ничего.

— В любом случае, — задумчиво продолжал Моррисон, — это еще ничего не значит. Эта самая обычная мысль могла возникнуть в голове Натальи, логично вытекая из предыдущих, не имея при этом абсолютно никакого значения. Но даже если эта мысль пришла к нам от Шапирова, то она тоже может совершенно ничего не значить.

— Может быть, — произнес Конев, — а может, и нет. Вся его жизнь и его ум всегда были связаны с проблемами минимизации. Обычно ни о чем другом он не думал.

— Вы постоянно твердите об этом, — возразил Моррисон, — но на самом деле это просто чепуха. Никто не может жить, думая лишь об одном. Даже самый пламенный влюбленный. Ромео не думал все время о Джульетте. Приступ кашля, посторонний звук всегда отвлекут человека от его мыслей.

— Тем не менее, все, что говорит и думает Шапиров, мы должны принимать во внимание.

— Возможно, — не унимался Моррисон. — А что, если он пытался и дальше развить теорию минимизации и вдруг решил, что у него нет времени, у него было мало времени, чтобы завершить свою работу?