Айзек Азимов - Фантастическое путешествие II

Моррисон, словно завороженный, следил за всем. Постепенно среди окружающего их хаоса он начал узнавать внутриклеточные коллагеновые джунгли, с которыми они столкнулись, прежде чем попасть в нейрон. Они также продолжали сжиматься, и вскоре коллагеновые стволы и канаты превратились в тонкие нити.

Баранова сказала:

— Вот и все. Нам нужно помнить о размерах малой вены.

Дежнев хмыкнул:

— Это однозначно. Энергии у нас немного.

— Ее хватит, чтобы выйти из черепа, — уверенно ответила Баранова.

— Надеяться можно. Однако, Наташа, ты командуешь кораблем, но не законами термодинамики.

Баранова с укоризной покачала головой:

— Аркадий, определи наши координаты и не читай мне лекций.

— Я уверен, что это не самое главное сейчас, — вступил в разговор Конев. — Расстояние, пройденное нами после капилляра, слишком мало, чтобы его можно было измерить.

Через несколько минут они получили данные, и Конев удовлетворенно хмыкнул:

— Как я и говорил.

— Что толку от этих данных, Юрий? Мы не знаем, в какую сторону направлен корабль, а двигаться мы можем только туда. Ведь восстановлена связь, а это. значит, мы не можем управлять кораблем.

— Ну что ж, раз так, мы будем двигаться в том направлении, куда идет корабль. Я уверен, что у отца Аркадия было высказывание по этому поводу, — усмехнулся Конев.

Дежнев тут же откликнулся:

— Он говорил: «Когда возможен только один способ действия, нет необходимости принимать решение».

— Вот видишь, — сказал Конев, — и в каком бы направлении мы ни двигались, мы выберемся. Давай, Аркадий.

Корабль двинулся вперед, прокладывая себе путь сквозь хрупкие коллагеновые нити, прорываясь сквозь нейрон, разрезая аксон. (Было трудно поверить, что совсем недавно они находились в одном из таких аксонов, и он, казалось, простирался на многие километры.)

Моррисон сухо сказал:

— Предположим, Шапиров все еще жив, а нам необходимо покинуть тело. Как бы мы это сделали?

— Что вы имеете в виду? — спросила Баранова.

— Я хочу знать, есть ли альтернатива. Нам что, не пришлось бы определять местонахождение корабля? А для этого нам что, не пришлось бы восстанавливать связь? А раз так, разве мы могли бы двигаться в каком-то другом направлении, а не только вперед? Неужели нам не пришлось бы деминимизироваться, чтобы сократить наш путь с десятков тысяч до нескольких километров? Короче, разве для того, чтобы выбраться отсюда, нам не пришлось бы прокладывать свой путь по живым нейронам живого Шапирова, как мы это делаем сейчас по умирающим и уже мертвым?

— В общем, да, — ответила Баранова.

— А где же тогда уважение к живому телу? В конце концов, мы ведь не сразу решились нарушить неприкосновенность мертвого?

— Вы должны понять, Альберт, это — вынужденная мера. Корабль поврежден, и у нас нет выбора. Да и, в любом случае, это не сравнить с вашим предложением провести деминимизацию прямо в мозгу, разнеся череп Шапирова вдребезги. Продвигаясь этим курсом, даже если бы Шапиров был жив, мы бы разрушили десяток-другой, ну, может быть, сотню нейронов, а это вряд ли заметно ухудшило бы состояние Шапирова. Нейроны мозга постоянно погибают, так же как и красные кровяные тельца.

— Не совсем так, — Моррисон был неумолим. — Красные кровяные тельца постоянно восстанавливаются. Нейроны — никогда.

Конев резко прервал их:

— Аркадий, остановись. Нам нужно вновь определить местонахождение корабля.

Тут же полная тишина снова повисла над кораблем, словно любое произнесенное слово могло повлиять на точность производимых Гротом расчетов.

Наконец, Дежнев передал результаты Коневу.

Моррисон отстегнул ремни и осторожно переместился так, чтобы видеть экран церебрографа Конева.

На нем горели две точки. Тонкая красная линия соединяла их.

Карта, воспроизведенная на экране, уменьшилась в масштабе, и обе точки устремились навстречу друг другу, а затем вновь вернулись на исходные позиции. По мере того, как пальцы Конева мелькали над пультом, карта становилась все сложнее и непонятнее. Моррисон знал, что Конев будет работать с ней при помощи специального прибора, который сделает изображение стереоскопическим.

Через некоторое время Конев обратился к Барановой:

— На этот раз нам повезло. В каком бы направлении мы ни двигались, рано или поздно мы попадем в малую вену. В нашем случае это произойдет скоро. Мы недалеко от нее.

Моррисон облегченно вздохнул, но не удержался от вопроса:

— А что бы вы делали, если бы мы оказались далеко от вены?

Конев холодно ответил:

— Тогда бы Дежнев снова отключил связь, и с помощью управления мы подошли бы к ней поближе.

Дежнев, тем не менее, повернулся взглянуть на Моррисона и с явным несогласием в голосе сказал:

— Слишком мало энергии.

— Двигайся вперед, Аркадий, — безапелляционно произнесла Баранова.

Через несколько минут Дежнев обратился к Коневу:

— Твоя карта верна, хотя еще несколько минут назад я бы за это не поручился. Вена — впереди.

Моррисон увидел причудливо изогнутую стену, теряющуюся в туманной дымке. Если это была вена, то она была не слишком удалена от капилляра. Он задумался, сможет ли корабль без проблем войти в нее.

Баранова спросила:

— Софья, есть ли у нас шанс с помощью электрического разряда войти в вену?

Калныня с сомнением взглянула на Моррисона и ответила:

— Не думаю, Наталья. Отдельные клетки, может быть, еще не совсем погибли, но в целом организм мертв. Я не думаю, что какая-нибудь клетка может нас принять с помощью пиноцитозиса или еще как-нибудь.

— И что мне делать? — невесело спросил Дежнев. — Прокладывать путь силой?

— Конечно, — отозвался Конев. — Подойди вплотную к стенке вены. Небольшой ее участок подвергнется минимизации и дезинтеграции, мы сможем войти. Тебе не придется перегружать двигатели.

— Ага, — отозвался Дежнев, — слова знатока. Все это произойдет за счет нашего поля, и на это потребуется еще больше энергии, чем при прокладывании пути силой.

— Аркадий, не сердись. Сейчас не время. Время от времени запускай двигатели и используй ослабление стенки вены, возникающее из-за минимизационного поля. Комбинируя оба способа, мы затратим меньше энергии, чем при использовании одного из них.

— Надеяться можно, — отозвался Дежнев, — но сказать — еще не значит сделать. Когда я был маленький, мой отец однажды сказал: «Горячность — это не гарантия правды». Он сказал мне это, когда я со страстностью клялся, что не ломал его трубку. Он спросил, понял ли я его. Я ответил, что нет, тогда он очень тщательно объяснил мне это, а потом задал трепку.

— Хорошо, Аркадий, — сказала Баранова, — а теперь двигайся вперед.