Анджей Земяньский - Бреслау Forever

— А третья группа?

— Та, самая таинственная? — Сташевский поглядел собеседнику в глаза. Он знал, что это всего лишь галлюцинация, что он разговаривает сам с собой, а лицо довоенного офицера ему известно лишь с фотографий в деле. Но видение было настолько реальным, столь осязаемым, что он не мог взять себя в руки. Он сменил тему: Вы знаете, в сорок пятом, под самый конец осады… Тела хоронили лишь бы где. Чаще всего там, где их заставала смерть.

— Да. Знаю.

— Так что, думаю, ваше тело лежит в нескольких десятках метров отсюда.

Грюневальд печально усмехнулся, склонил голову.

— Да. Где-то на Альбузерштрассе. — Он снова усмехнулся. — О, прошу прощения. На Лацярской. Только знаете, богатое надгробие на приличном кладбище никогда не было верхом моих мечтаний.

Сташевский подал ему руку. Любопытно, как смешно это выглядело на мониторах Гофмана в оперативном автомобиле, тоже стоявшем в нескольких десятках метров отсюда. Быть может, они остановились прямо на могиле Грюневальда. Огромный грузовик, кондиционер, две стенки, заполненные электроникой, тихонько шумящие механизмы, поискивание датчиков и могила мужчины, застреленного более шестидесяти лет назад, под колесами. Любопытно, как сам он выглядел на мониторах, протягивая руку пустому пространству перед собой. Вот только сам он видел человека, сидящего рядом, чувствовал запах его одеколона, тепло ладони…

— А третья группа? — повторил Грюневальд.

Верхом ладони Сташевский вытер пот на лбу.

— Это вы и я.

Убийца покрошил четыре огромные луковицы, туда же добавил головку свежего чеснока. Прибавил несколько селедок и полил все китайским соевым соусом. Вонь убивала мух в полете. А ему это придется съесть на ужин. Что поделаешь. Рядом поставил бутылку водки, самой дешевой, самой гадкой. Инстинктивно вздрогнул. Он не любил спиртного. Ну, может, иногда, бокал вина к обеду. Понятное дело, вина самого качественного, но, вообще-то, он предпочитал чай. В шкафчике у него была целая коллекция, со всех концов света. Сегодня, к сожалению, побаловаться ею не мог, потому что чай прекрасно убивает различные запахи. На блюдце рядом положил несколько кусочков плесенного сыра.

— ОК, — буркнул он коту, спящему на письменном столе. — Сегодняшний ужин готов.

Он чувствовал себя паршиво, как и перед каждой акцией. Вот уже неделю, как он не чистил зубы, не мыл голову, не купался, не пользовался дезодорантами, не брился. Хуже всего, еще предстояло заняться одеждой. Ботинки он купил в Познани, пальто нашел на свалке в Ченстохове, рубашку получил на благотворительной раздаче в Гданске, а штаны стащил в Люблине с веревки. Он любил ездить по стране на своей спортивной, ухоженной машине. Всегда что-то да попадалось. Ведомый GPS-ом с картой Польши, он приезжал в какой-угодно город, ставил машину в пригороде и ехал на такси на противоположную сторону города. Затем трамвай со всеми теми отвратительными людьми, которым приходилось вставать в шесть и бежать на работу. У них были землистого цвета лица и мины, словно шли на казнь. В больше случаев, они дремали. Только знакомые женщины иногда разговаривали о ценах на петрушку или же о том, как Юзек снял девчонку Метека, или же что колготы из чего-то там лучше колгот из чего-то другого. Убийца пересаживался в автобус и ехал в противоположную сторону. А там вновь рабочий класс. Громкая икота или даже пердеж. Неприятные запахи. Вечные жалобы женщин на детей, бедность или буквально нищету. С трудом он удерживался от злобных замечаний: «Дура, раз тебе тяжело с детьми, то на какую холеру рожала?» И жалобы мужчин. На пробки на дорогах, на беспорядок в городе, на бардак на работе. Сами же они могли все исправить в три секунды. Только убийца никогда не сказал на это: «Мужик, раз ты такой умный, так почему не богатый? Почему ты не стал директором, премьером, президентом и не поправил всего этого в три секунды?» Убийца родился в хорошей семье. Сын профессора и пани инженерши. Ему всегда хватало всего, вплоть до момента, когда жизнь дала ему под зад. Правда, потом он уже думать, справляться со всем и ездить на мазератти, а не на «общественном транспорте». Но иногда был вынужден. Когда высаживался из автобуса, приходилось использовать половину упаковки «Шанель Эгоист», чтобы избавиться от «атмосферы толпы». Затем, как правило, он шел пешком в какой-нибудь склад для люмпенов и приобретал тряпье. Никто не мог его распознать или запомнить. Это были самые прекрасные мгновения его жизни. С городами он знакомился пешком. Каждый из них, вроде бы, и похожий на другие, тем не менее, обладающий своей не всегда понятной душой. А потом ночь в дешевой (или самой шикарной, в зависимости от каприза) гостинице, рассказы снятой девицы про то, как Казик приложил Юзефу, или что колготы из чего-то там лучше плавающего танка… или чего-то там. Он не слушал, только поддакивал. Всегда, по ночам, когда девица спала, он выходил в парк или хотя бы в скверик и впитывал окружающую атмосферу. Он был убежден, что любой город можно узнать только в темноте. И он сразу же знал, живой этот город или мертвый, есть ли в живущих здесь людях какой-то стержень, или они уже поддались. Иногда разговаривал с пьяницами, иногда же сидел абсолютно сам, пока роса не оседала на одежде. Он обожал рассветы. Погода ему никак не мешала. Одетый во все эти достижения хай-тека, поляры, гортексы, виндстоперы, дышаще-непроницаемые ткани, равномерно распределяющие тепло, с антибактериальными вкладышами, микрофильтрами — он чувствовал себя одинаково хорошо при плюс и минус двадцати. Во время суши и при дожде. Он всегда задумывался, каким образом его обувь могла отводить избыток влаги наружу, оставаясь при том абсолютно непромокаемой. Но это неважно. Он обладал исключительной наблюдательностью. Глядел, подглядывал, чувствовал, делал выводы. Потому-то и выбрал Вроцлав в качестве места, где мог жить. Единственный город столь замызганный, сумасшедший, прибацанный, вечно раскопанный и засранный. Он был таким же, как и он сам. Никогда не спящий. Как и он. Живущий на полную катушку. Как и он сам..

Ни разу он не выполнил ни единого контракта во Вроцлаве. До времени… Ему, вообще, казалось, что наконец-то придется помериться силами с серьезным противником. А не с каким-то там уродом-придурком, который позволял разработать себя в десяток секунд, а убить — в течение одной. Ему ужасно хотелось выйти на улицы города, который никогда не засыпал. Который никогда не клал голову на подушку. Но теперь его ожидало задание. Неделю назад он высыпал из кошачьей кюветы самый дорогой песок, который обычно покупал в магазине с товарами для животных. Громадный перс принял перемену с большой неохотой. Как раз в тот момент, когда увидел в собственном туалете вместо пахучего песочка мятую одежду, купленную в разных местах Польши. Кот с бешенством начал его царапать и драть когтями. Опять же, нужно было пометить новую территорию мочой и какашками. Вонь в квартире была бы невыносимой, если бы не кондиционер высшего класса.