Роберт Сильверберг - Железная звезда

Они приносят мне пищу, наблюдают за мной и молча настоятельно советуют мне выздороветь. Они чего-то от меня хотят.

Но что же им от меня нужно?

6 сентября. 06.00 . Всю ночь я бродила по лесу в состоянии, которое иначе как экстатическим не назовешь. Огромные фигуры, чудовищные формы, едва различимые при тусклом мерцании, приближались ко мне и отдалялись. Я ходила час за часом, и никто меня не трогал, но я чувствовала, как наша общность усиливается. Я бродила, едва сознавая, где нахожусь, пока наконец, совершенно разбитая, не пришла отдохнуть сюда, на этот мягкий мшистый ковер, и в первом свете зари увидела гигантскую фигуру брахиозаврихи, высящуюся, подобно горе, на противоположной стороне реки Оуэн.

Меня тянет к ней. Я готова молиться на нее. По громадному ее телу ходят мощные токи. Она — усилитель. Благодаря ей мы все связаны. Святая матерь всех нас. От гигантской массы ее тела исходят мощные излечивающие импульсы.

Вот отдохну немного, переберусь через реку и подойду к ней.

09.00. Мы стоим глаза в глаза. Ее голова на пятнадцать метров выше моей. Прочитать ее мысли невозможно. Я верю ей и люблю ее.

Позади нее на берегу реки собрались брахиозавры поменьше. Чуть поодаль — неподвижные, молчаливые — расположились динозавры других видов.

В их присутствии я почтительна и смиренна. Они — представители динамичной, более высокой расы, которая, если бы не жестокий несчастный случай в космосе, правила бы Землей и по сей день; и я пришла поклониться им, засвидетельствовать их величие.

Задумайтесь: они продержались в постоянно обновляющейся мощи сто сорок миллионов лет. Они справились со всеми вызовами, которые бросала им эволюция, кроме одного: неожиданного и катастрофического изменения климата, от которого их ничто не могло защитить. Они размножались и приспосабливались, господствуя на земле, в воде и в воздухе. По сравнению с ними наши собственные тщедушные и презренные предки были никем. Кто знает, чего бы достигли эти динозавры, если бы рухнувший астероид не погасил их свет? Какая жуткая ирония: миллионы лет господства, а потом за одно поколение все превратилось в прах.

Всего лишь звери, говорите? Откуда такая уверенность? Нам ведь почти не известно, каким мезозой был на самом деле. Перед нами лишь тонюсенький срез, голые кости в буквальном смысле. За сто миллионов лет могут исчезнуть следы любой цивилизации. А что, если у них были язык, поэзия, мифология, философия? Любовь, мечты, сильные желания? Нет, говорите вы, это были всего лишь звери, тяжеловесные и глупые, которые жили бездумной животной жизнью. А я отвечаю, что мы, тщедушные волосатики, не имеем никакого права навязывать им свои ценности. Нам понятна лишь цивилизация, созданная нами. Мы воображаем, будто наши собственные тривиальные достижения являются определяющим аргументом в споре, а компьютеры, космические корабли и бройлерные сосиски ставят нас на вершину эволюции. Но теперь я думаю иначе. Достижения людей удивительны, даже невероятны, это да. Но мы бы никогда не появились на свет, если бы этой величайшей из рас было позволено выполнить свое предназначение.

Я чувствую, как от высящегося надо мной титана исходит огромная любовь, а контакт между нашими душами все усиливается и углубляется. Рушатся последние барьеры. И я наконец-то все понимаю.

Я — избранная. Я несу возрождение. Я любимая, нужная. «Мадонна динозавров» — вот кто я такая, священная, пророчица, жрица.

Это сумасшествие? Ну что же, пусть будет сумасшествие, и я его принимаю.

Почему мы, маленькие волосатики, вообще существуем? Теперь я знаю. Благодаря нашей технике и технологии мы вернули к жизни этих великанов. Они погибли несправедливо. И вот благодаря нам их воскресили на поверхности этого крошечного шарика в космосе.

Я вся дрожу, сознавая их потребность во мне.

— Я вас не подведу, — говорю я стоящим передо мной огромным динозаврам, а они передают мои мысли остальным…

20 сентября. 06.00. Тридцатый день. Сегодня с Вронски прибывает шаттл, чтобы забрать меня и доставить сюда очередного исследователя.

Я жду у транзитного люка. Вместе со мной ждут сотни динозавров. Здесь собрались волки и овцы, они стоят, прижавшись друг к другу, их внимание сосредоточено только на мне.

Шаттл прибывает точно вовремя, следует стыковка. Открываются двери отсеков. Появляется чья-то фигура. Сарбер собственной персоной! Прилетел удостовериться, что я погибла, либо же прикончить меня.

Он замирает в проходе и смотрит на скопление безмятежных динозавров, расположившихся громадным полукругом возле нагой женщины, которая стоит у обломков модуля. Он будто язык проглотил.

— Энн, — говорит он наконец. — Бога ради, что все это…

— Вам никогда не понять, — отвечаю я.

Я подаю условный знак. Белшаззар бросается вперед. Сарбер вскрикивает, поворачивается и бежит к шлюзу, но путь ему преграждает один из стегозавров.

— Нет! — кричит Сарбер, когда тираннозавр резко бьет головой. Мгновение — и все кончено.

Возмездие свершилось! Какая радость!

И это лишь начало. Вронски в ста двадцати километрах. По всему поясу Лагранжа разбросаны сотни других сред обитания, пригодных для завоевания. Да и до самой Земли рукой подать. Я еще четко не представляю, как этого добиться, но успех нам обеспечен, и я послужу орудием, благодаря которому это будет сделано.

Я простираю руки к окружающим меня могучим существам. Я чувствую их силу, их мощь, их гармонию. Я сливаюсь с ними, а они — со мной. Великая раса вернулась, и я — ее жрица! Пусть дрожат маленькие волосатики!

Случилось это в начале прошлого месяца. Мы с Уэнделмансом работали в обезьяньем заповеднике, и вдруг он сказал.'

— Кажется, я сейчас потеряю сознание.

Стоял май, и утро действительно выдалось жаркое, но Уэн делманс никогда не обращал внимания на жару, и я просто не помню, чтобы погода его вообще когда-нибудь беспокоила. В тот момент я «разговаривал» с Лео, Мимси и дочерью Мимси, Маффин, поэтому никак не прореагировал на сказанное} хотя в памяти что-то отложилось. Если часто и подолгу общаешься на языке жестов — а именно этим мы и занимаемся в рамках проекта, — иногда бывает нелегко сразу переключиться на разговорную речь.

Но когда Лео несколько раз подряд показал мне знак «тревога», я обернулся и увидел, что Уэнделманс стоит в траве н» четвереньках. Лицо его побелело, дышал он с трудом, на лбу выступили капли пота. Несколько других менее восприимчивых и понятливых шимпанзе решили, что это новая игра, и тут же принялись имитировать Уэнделманса, упираясь кулаками в землю и падая на колени.

— Мне плохо… — проговорил Уэнделманс. — Чувствую себя… ужасно.