Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

Толпа помаленьку организовывалась. Какие-то люди передавали друг другу значки и хоругви с символикой братства людей, кто-то всучил Лайме большое красное знамя, та стала искать, кому бы его передать, никого не нашла и уронила в грязь, на нее зашикали, стали бросать грозные взгляды, Лайма виновато улыбнулась, дескать, случайно выронила, подобрала тряпку, обтерла собственным подолом и пошла дальше с приклеенной к губам неживой улыбкой.

— Больше так не делай, растерзают, — посоветовал ей Мюллер. — Они сегодня с ума все посходили.

— На, держи сам, раз такой умный, — огрызнулась Лайма и вручила знамя мужу.

Мюллер поднял его высоко над головой, стал размахивать и кричать:

— Ура, товарищи! Наше дело правое, мы победим!

Подошла Агата, спросила:

— Чего орешь?

— Хочется, — объяснил Мюллер. — Настроение такое, хочется поорать что-нибудь энергетическое.

— Какое еще энергетическое? — удивилась Агата. — При чем тут энергия? Энергия — простая физическая характеристика, мера способности к изменению бытия… а, я поняла. Да, красивая аналогия, мы здесь как бы энергией заряжены, как пороховой заряд перед тем, как взорваться.

— Куда мы идем? — спросила Лайма.

— На площадь, — ответила Агата. — Там в конце улицы площадь, не помню как называется…

— Птаага в челноке, — подсказал Мюллер. — Пошляк он и позер.

— Кто? — не поняла Лайма.

— Птааг, — сказал Мюллер. — Все важнейшие ориентиры называет своим именем, никак не может удержаться. Сначала храм, потом другой храм, теперь вот площадь…

— Какой храм? — удивилась Лайма. — Какой другой храм? Ты точно не бредишь?

— Неважно, — махнул рукой Мюллер. — Это давно было.

— Потом Ты расскажешь мне всю историю, — сказала Агата Мюллеру. — Полностью, до самой последней мелочи.

В словах Агаты не было вопросительных интонаций, она не спрашивала, а как бы сообщала о неизбежном будущем. Это не понравилось Мюллеру, сразу вспомнился классический детский вопрос: если сойдутся в драке Рьяк и Птааг, кто кого одолеет? Классический ответ утверждает, что все зависит от времени суток, но сейчас ночь! Впрочем, Мюллеру довелось слышать ересь, что светлые силы наиболее активны именно по ночам, потому что в светлое время, когда у них и так вся власть, повышенную активность проявлять незачем, а вот ночью как раз самое время вести борьбу с силами тьмы.

— Долой вертикаль власти! — закричали впереди. — Долой! До-лой вер-ти-каль! До-лой! Вся власть кагалам!

— Что такое кагалам? — спросил Мюллер.

Лайма попыталась в очередной раз ткнуть его локтем в бок, дескать, не притворяйся дурачком и не провоцируй. Мюллер привычно увернулся.

— Кагал — это что-то вроде военного совета, но в мирное время, — объяснила Агата. — У нас в братстве кагалы собирают каждый седьмой день, вначале обсуждают текущие дела, потом поведение членов…

— Чье-чье поведение? — переспросил Мюллер. — Мне послышалось или…

Лайма недовольно крякнула, дескать, когда же ты перестанешь играть со смертью, и ответила вместо Агаты:

— В братстве людей считают по членам. Свиней в хлеву считают по головам, крыс в ловушках по хвостам, а людей в братстве по членам.

— А женщин? — спросил Мюллер. — Их в братстве за людей не считают?

— Совсем наоборот! — воскликнула Лайма. — Женщины в братстве равноправны почти во всем! Есть член, нет члена — не важно! Это просто фигура речи, вот, например, если бесхвостый хомяк попадется в ловушку с крысами, его ведь тоже посчитают как хвост, верно?

— Да наплевать, — отмахнулся Мюллер. — Мне, если честно, все равно, я просто так болтаю, язык занять.

— Хочешь язык занять — в жопу засунь, — невежливо посоветовала Лайма.

Мюллер сделал вид, что не расслышал.

— Агата, а что будет на площади, когда мы придем? — спросил он.

— Встреча, — лаконично ответила Агата.

— Кого с кем? — не понял Мюллер.

Лайме снова пришлось придти на помощь своей бывшей госпоже.

— Встречами в братстве принято называют большие собрания, — объяснила Лайма. — Все собираются вокруг возвышения, туда поднимается докладчик и говорит что-то важное, а все слушают.

— А, понятно, — сказал Мюллер. — А кто сегодня докладчик? Ты?

— Докладчик сегодня ты, Мюллер, — сказала Агата.

Вначале Мюллеру показалось, что она шутит. Он пристально посмотрел на нее и спросил:

— С какого это?

— Рьяк приказал, — объяснила Агата.

— Прикольно, — сказал Мюллер. — А Рьяк не говорил, что именно хочет услышать?

Агата отрицательно помотала головой.

— Я и не рассчитывал, — сказал Мюллер. Помолчал немного и добавил: — Выходит, боги договорились. Хотелось бы знать, чего они хотят от меня…

— А ты разве не знаешь? — удивилась Агата. И обратилась к Лайме: — Ты ему не сказала?

— Насчет конца света? — уточнил Мюллер. — Сказала, по ее словам выходит, что я Омен Разрушитель. Но я непохож на Омена. Да был бы даже похож, какое мне дело до революции? Вы ребята грозные, но на орудие судного дня не тянете. При всем уважении.

— Не тебе и не мне решать, на что мы тянем, а на что нет, — заявила Агата. — Это божье дело.

— Да насрать, — сказал Мюллер. — Слушай, а все-таки, что я должен, по-твоему, сказать этим людям?

— Что хочешь, — сказала Агата и пожала плечами. — Рьяк не уточнял. Я поняла по контексту, ты сам поймешь, о чем говорить.

— Зашибись, — констатировал Мюллер. — Тогда я расскажу, что все беды оттого, что власть в руках феодалов, а философия как бы в загоне. А если власть будет в руках философов, а феодалы будут в загоне, то все станет зашибись, потому что…

— Заткнись, козлина! — не выдержала Лайма. — Не слушайте его, госпожа Агата, он сам не понимает, что несет!

— Твой муж вправе нести что угодно, — спокойно произнесла Агата. — И что бы он ни нес, никто не вправе вмешиваться. Даже я. Так сказал Рьяк.

Мюллер улыбнулся и спросил:

— Даже если я прокляну всю вашу революцию?

— Даже если ты проклянешь лично меня, — сказала Агата. — Такова воля богов, а с богами не шутят. Особенно с темными.

— Истинно великий человек шутит с чем угодно, — возразил Мюллер.

— Ты прав, — согласилась Агата. — А ты уверен, что ты достаточно велик?

— Это не мне решать, это дело божье, — сказал Мюллер. — А забавно получится, если власть будет у философов! Каждого чиновника станут проверять на ученость, в правители станут брать только тех, которые написали эти…

— Дипломы? — подсказала Лайма.

— Диссертации, — поправила ее Агата.

— Да, диссертации, — кивнул Мюллер. — А что? Захотел стать деревенским старостой — напиши какой-нибудь трактатишко, пусть даже захудалый, претендуешь возглавить волость — пиши трактат больше и солиднее, а уездный предводитель трактатом не обойдется, тут уже диссертацию подавай.