Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

Нелепое оцепенение отпустило Барта в тот момент, когда отец сказал старухе-монашке, дескать, все сложим головы во славу богов и императора. И тогда Барт понял: да, они сложат головы на стенах этой забытой богами крепости, облезлой и уродливой, ничуть не соответствующей собственной славе. Не самый достойный конец для храброго воина, не о таком он мечтал, когда муштровался в училище и потом, когда терпел отцовские придирки.

Барт ничем не показал своего разочарования. Он с головой погрузился в обычную расквартировочную суету: распределить нужники и умывальники, составить списки дежурств, графики приема пищи и уборки помещений, перечень постов и порядок смены караулов, определить запретные зоны, организовать пропускной режим… Организацию обороны отец взял на себя, а тыл полностью поручил Барту. И уже не в первый раз. Ветераны говорят, это хороший признак, в капитаны готовит. Точнее, раньше готовил, а теперь действует по инерции, не осознал еще сердцем, что послезавтра все умрут и все бессмысленно. И не только он, никто этого не осознал, ни солдаты, ни офицеры, совсем никто. Ходят, говорят, шутят, покрикивают, все как обычно, будто этот день не предпоследний в жизни каждого, а потом только финальная битва и конец. Как будто все не бессмысленно.

Ближе к вечеру суета утихла и стало совсем тяжело. Когда делаешь тысячу мелких дел, легко отвлечься от грустных мыслей, а когда все дела сделаны, это намного труднее. Вроде все хорошо, впервые за три недели сытно поел, да не какую-нибудь похлебку, а жареную свинину с заморскими пряностями (чего их теперь беречь), выпил два стакана вина один за другим (тоже незачем беречь), в другой день Барт был бы счастлив, но не сегодня. Он знал, что послезавтра умрет, и от этого хотелось выть.

Он вышел за пропускной пункт и поплелся по гулкому сырому коридору куда ноги ведут. Ноги привели его в крыло, отведенное малолетним бастардам. Прямо в коридоре по охапке соломы ползали штук десять голожопых малышей в одинаковых застиранных рубашонках, сразу не разберешь, где девочки, а где мальчики. Хотя нет, вот девочки, играют в куклы, а вон мальчики солдатиков по полу расставили. А воспитательница какая страшная на рожу!

— Здравствуйте, благородный господин, — почтительно произнесла воспитательница, поднялась с карачек и сделала неловкий книксен. — Дети, поприветствуйте благородного господина.

— Заасси бааоный гаадин, — нестройно пропищали дети.

А один пацан, белобрысый и не по возрасту серьезный, спросил воспитательницу:

— Ассоль, а он воин?

— Да, конечно, — ответила страшная Ассоль. — Почему ты спрашиваешь, Мюллер?

— Ты говорила, воины бесстрашные, — сказал серьезный мальчик Мюллер. — А он вот-вот усрется от страха.

Дети захихикали. Барт почувствовал, что краснеет.

— Мюллер, не говори плохих слов! — воскликнула Ассоль. Повернулась к Барту и добавила: — Простите его, благородный господин, он еще маленький, не понимает, что говорит.

По ее лицу было видно, как трудно ей не рассмеяться.

— Мюллер — странный мальчик, — продолжала Ассоль. — Мы к нему привыкли, не обижаемся, слышали бы вы, какие он сказки придумывает…

— Господин наклюкался, — заявил Мюллер. — Вона рожа раскраснелась.

— Мюллер! — прикрикнула на него воспитательница.

Какой-то ребенок произнес, прикольно растягивая гласные:

— Надо говорить не «вона», а «глядите», и не «рожа», а «лицо». Ты бы еще «хавальник» сказал.

— Луи! — снова прикрикнула воспитательница. — Мне стыдно за тебя! И за тебя, Мюллер, тоже стыдно. Разве я вас не учила, как говоривать с благородными господами?

— Да какой он благородный, он не представился, — сказал Мюллер и скорчил брезгливую гримасу.

— Он степнячий шпион! — внезапно завопил Луи.

Какая-то девочка заплакала.

Барт хотел сказать, что он не шпион, но вдруг заметил, что челюсти его сжаты с такой силой, что на щеках вздулись желваки. Усилием воли расслабил жевательные мышцы, зубы громко скрипнули.

— У дяди глисты, — прокомментировал какой-то ребенок.

Ассоль нахмурилась, наморщила лоб, и ее страшная морда неожиданно перестала быть страшной. Не иначе, вино догнало.

— Благородный господин, вы шли мимо? — обратилась она к Барту.

В этот момент Барт решился. Если он послезавтра умрет, что сегодня имеет значение? Да ничего!

— Леди, позвольте вас на минутку, — учтиво произнес он. — Буквально на пару слов.

— Я не леди, — поправила его Ассоль. — Я благородного происхождения по отцу, но я приняла обеты. Вы можете называть меня сестрой.

Барт саркастически хмыкнул. Сестрой, как же… Впрочем, почему бы и не сестрой? Все равно послезавтра обоим помирать, настолько сестренка смазлива, чтобы оставили в живых. Он ей сейчас добро сделает, подготовит, так сказать, к последнему испытанию.

— Пойдемте, сестра, — сказал Барт.

Галантно подхватил девку под локоть, и повлек по коридору торжественным шагом. Но торжественность была обманчива, Барт просто боялся поскользнуться на гнилой соломе.

— Сюда, пожалуйста, — сказал Барт и направил девицу в первую попавшуюся комнату.

— Там детский нужник! — изумилась Ассоль.

— Тогда не сюда, — поправился Барт. — Что в следующей комнате?

— Детская спальня, — ответила Ассоль. — Там сейчас никого, дети вона играют.

— Вот и хорошо, — кивнул Барт. — Пойдемте в спальню.

На глупенькой мордочке дурнушки впервые появилось подозрительное выражение.

— Гм, — сказала она. — Позвольте поинтересоваться, благородный господин…

Барт решил, что пора переходить от слов к делу. Обхватил девку за талию, подставил подножку, толкнул в плечо другой рукой, она пискнула, потеряла равновесие и бестолково засеменила, подчиняясь направляющему движению. Барт втолкнул ее в детскую спальню и разжал руки.

Это, очевидно, была временная спальня. Здесь не было ни кроватей, ни тумбочек, ни других казарменных атрибутов. Просто большая охапка соломы на полу и в беспорядке разбросаны какие-то одеяла. Ну и ладно.

— Ах! — воскликнула Ассоль.

— Не пищи, дети услышат, — посоветовал ей Барт. — Становись раком.

— Вы не посмеете! — вскрикнула Ассоль, но тише, чем в прошлый раз, умненькая, детей стесняется, похвально. — Ваш командир обещал…

— Не лги мне, — сказал Барт. — Я при том разговоре присутствовал и точно помню каждое слово. Ты разве ребенок?

— Нет, — ответила Ассоль, несколько растерянно.

— Тогда становись раком, — потребовал Барт. — А то будет больно.

Подождал немного и добавил с особой доверительной интонацией, отрепетированной еще в столице:

— Да хватит тебе кобениться, от этого не умирают, оно даже приятно. Тем более послезавтра все равно умирать.

— Ах, вот в чем дело, — сказала Ассоль с неожиданным облегчением. — Прости, я думала, ты маньяк, а ты трус. Давай лучше помолимся Птаагу Милосердному…