Андрей Жвалевский - Те, которые

Меценат усмехнулся:

– Я же тебе сто раз говорил: это не я, это так народ назвал.

Я бросил пачку на стол.

– Нет там никаких «терок». Просто шершавая бумага.

Меценат хмыкнул. Миша вернулся к своей бухгалтерской рутине. Я протянул руку к столику – и тут же ощутил в ней теплый бок бокала с коньяком. Улыбнулся Меценату с благодарностью.

– Ну что, – сказал Меценат, – осталось склепать еще три десятка терок. И сотня к выставке готова.

– Восемь, девять, десять… – бубнил Миша.

– Все проданные работы на выставке тоже будут, – продолжил Дмитрий Алексеевич. – С табличками «Куплена таким-то».

Все это он уже говорил, так что я даже не кивнул, потягивая ароматнейшую из отрав.

– Слушай, Петрович, – Меценат вдруг стал серьезным. – Надо тебя врачу показать.

– Ай, – отозвался я.

Миша перестал шелестеть банкнотами.

– А что, – спросил он, – у вас… предчувствие?

По-моему, импресарио всерьез считал Диму колдуном и ясновидящим.

– Типа того, – отозвался Меценат. – Ты как себя чувствуешь?

– Отлично я себя чувствую!

«Вот только работать лень», – признался я себе.

– С сегодняшнего дня в твоем доме дежурит бригада кардиологов.

– Слушай…

– Не спорь, мне лучше знать!

– А мне лучше не знать! И вообще, я хочу зрение вернуть!

Я кожей почувствовал, как Миша сжимается в математическую точку – объект, не имеющий размеров. Да, в гневе я страшен!

– Мы же договорились, – Меценат успокаивающе положил мне руку на колено, но я ее стряхнул, – сразу после выставки едешь в Германию. Но пока надо следить за здоровьем…

Я фыркнул.

– Пожалуйста, – очень тихо попросил Меценат.

Не знаю, что на меня нашло, но сейчас он меня раздражал – всегда правый, знающий все наперед, благородный и честный. Наверное, этим и раздражал.

– Пошел к черту, – сказал я и сунул руку с бокалом в сторону Миши.

Тот беззвучно уволок опустевшую тару, но взамен ничего не подал.

– Эй, импресарио! – прикрикнул я. – Еще коньяку!

Возникла пауза. Даже без «Пианино» я отлично представлял ее себе в лицах: Меценат строго качает головой, Миша умоляюще складывает руки на груди…

– Ладно, – Дима говорил с трудом, как будто у него глотку заложило. – Еще один. Последний.

Это был отличный рабочий день. Накатило вдохновение, я сварганил две довольно большие конструкции, в которые нужно забираться голышом… ладно, хотя бы в нижнем белье. Кое-что требовало доводки, но не сильной – конструкции были не жесткие, качались и гремели, и в этом был свой кайф. Уже ложась спать, я вдруг понял, что неоправданно ограничиваю область воздействия. Почему только осязание? Ведь можно использовать и звуки, и запахи…

Запахи! Я даже сел в кровати. Ну я и олух! Как я не сообразил сразу?!

Я снова лег, набрасывая в уме общие схемы: тактильная музыка дополняется звуковой какофонией и аромовоздействием. Надо только придумать, как изменять гамму запаха. Вентиляторы? Пожалуй. Что-то вроде ароматизаторов в салонах машин…

За дверью моей спальни послышался подозрительный шум. Кажется, Миша кого-то не пускал ко мне. С большим трудом не пускал, с кряхтением и довольно громкими увещеваниями. Странно. Нежелательных гостей отсекает охрана, а желательные с такой экспрессией ко мне не ломятся.

Я прислушался.

– Дмитрий Алексеевич… Он спит уже… Целый день работал…

Ого! Миша не пускает самого Мецената! А тот, вместо того чтобы пустить в ход свое хваленое красноречие, молча прорывается…

Нет, уже не молча.

– Ушел отсюда, понял! В ухо сейчас дам!

Все вентиляторы и схемы окончательно вылетели из моей головы. Дмитрий свет Алексеевич был, судя по голосу, мертвецки пьян! Это событие я пропустить не мог.

– Миша! – крикнул я. – Да пусти ты его! Не сплю я!

Миша пробурчал «Ну вот, разбудили», и дверь распахнулась. Спальня тут же заполнилась благородным ароматом свежевыпитого… нет, не коньяка! Виски! Сегодня в лесу перемерла вся крупная живность.

– Ну? – весело спросил я. – Какие новости?

Послышались шаркающие шаги, и дверь с треском захлопнулась. Немедленно раздался сдавленный стон Димы.

– Блин! Где тут у тебя свет включается?

– Нигде! – я по-прежнему веселился. – Мне он ни к чему. Садись куда-нибудь, а то зашибешься!

Раздалось еще несколько сдавленных стонов, сопровождаемых краткими эпитетами, – и кровать тихо охнула, придавленная чреслами Мецената.

– Тут сидеть буду! – объявил он.

Запах виски усилился. Послышалось ритмичное бульканье.

– А мне? – поддразнил я.

– У тебя нос… в вине! – Дима рассмеялся собственной остроте, и в смехе было нечто от сумасшествия.

Мне стало уже не так весело. «Может, Мишу кликнуть?» – подумал я. Наверняка импресарио прилип к двери и готов прийти на выручку.

– Слушай, Саня, – сказал Меценат грустно, – не умирай, а?

– Никогда?

– Ага! Давай жить вечно! И умрем в один… То есть не умрем ни в один день!

Я усмехнулся.

– Я-то готов. А вот в тебе не уверен.

– Да хрен с ним – со мной! Ты, главно, не умирай, да? Если и ты еще…

Снова бульканье. Я открыл рот, чтобы уточнить, что значит «и ты еще», но Меценат снова говорил.

– Я мог их всех спасти, ты понял? Надо было просто все сделать правильно! А я не смог! Хотя я ведь пер по колее! Потому что мне надо туда попасть! И все исправить… Но тебя!.. Но ты!.. Я так думаю, тебя можно спасти, и не сходя с колеи! Понимаешь? Ты живой?! Тебе плохо?!

Эк его расколбасило…

– Я живой, – успокоил я разволновавшегося Диму, – мне не плохо. Мне удивительно. Какая колея? Что ты несешь?

– Да неважно! Колея у каждого своя… Просто…

Он вдруг опустился до театрального шепота.

– Я живу уже во второй раз…

Я окаменел. Или поплыл. Или черт знает что со мной стало. «Во второй раз»? Он – такой же, как я?! То есть не совсем такой, я-то уже тысячный раз живу, или стотысячный, а он – всего второй… Но он – тоже?.. Я не один такой в мире?!..

Да, кажется, сегодня мне пригодится помощь бригады кардиологов, что вторую неделю тусуется в домике для гостей. Сердце работает с перебоями.

– Ты… – я вдруг понял, что не могу подобрать нужное слово, – ты… переселяешься в другие тела?

Сказал – и стало мучительно стыдно. Есть вещи, которые оказываются глупостями, как только произнесешь их вслух.

Хорошо, что Меценат смертельно пьян.

– Нет, – ответил он, нимало не удивившись, – я в свое тело вселился. Но по второму разу. Я, понимаешь, жил, жил… А потом ррраз…

Наверное, он что-то показывал руками, забыв про темноту и мою незрячесть.

– …и я снова молодой. – Меценат явно хвастался. – Но все помню! Все будущее помню! И про Тошку, и про отца, и про тебя…

Тут он снова встревожился.

– Только ты не помирай, ладно? Нет, когда-нибудь потом, когда будешь старый и дряхлый – тогда ладно… Тогда все помрем. Но в ближайшее время… Нет, я точно скажу: 13 августа помирать не смей! А то я тебя…