Михаил Пухов - Рассказы

— Пилот знает? — спросил Коровин.

Провожатый, не отвечая, опустил прозрачный колпак шлема на вакуумные присоски воротника. Коровин последовал его примеру. Они вместе подождали, пока тяжелая крышка не отодвинулась, обнажив черноту шахты. Коровин придержал фотоаппараты, чтобы они снова за что-нибудь не зацепились. Провожатый ждал. Его дыхание, искаженное переговорной системой, странно звучало в наушниках Коровина.

— Кроме атомных торпед, у меня есть лазеры, — сказал пилот, тыча пальцем в пульт. Пилота звали Гудков, и последние полчаса он рассказывал Коровину о своем катере. Гудков был светлый, даже белобрысый, невысокого роста, хотя заметить последнее было трудно, даже когда Гудков стоял, потому что стоял он на полусогнутых и все-таки упирался головой в потолок. Хорошо еще, что на потолке кабины не было никаких кнопок или клавиш, только циферблаты и индикаторы, и за те полчаса, пока Гудков, упершись головой в потолок, объяснял Коровину устройство катера, с курсом ничего не случилось. Коровин все это время сидел в кресле второго пилота, которое неожиданно оказалось гораздо удобнее роскошных пассажирских шезлонгов в соответствующей секции камата.

— На средней дистанции они его искромсают, — продолжал Гудков. — Дальше начинается стрельба из бластера. Бластеры сжигают все, что остается после лазеров.

— А если бластеры не справляются?

— У меня есть еще антипротоны. Специально для такого случая. Если он прошел все заслоны, пучок его остановит.

Коровин засмеялся.

— Вы говорите о метеоритах так, будто это ваши враги.

— А что вы хотели?

— Не знаю, — сказал Коровин, улыбаясь. Разговор ему нравился. Нормальный треп в трех астрономических единицах от Солнца. Он снова засмеялся.

— Но я не отношусь к ним как к врагам, — сказал Гудков. Он полулежал в своем кресле в метре от Коровина. Он устроился там перед тем, как начал рассказывать, о вооружении катера. — Мне скучно, когда их нет. Особенно теперь.

— А что с вашим товарищем?

— Болезнь сугубо земная, грипп, — сказал Гудков. — Зато карантин небесный. Не исключено поэтому, что стрелять придется вам.

— Меня предупреждали. Это трудно?

— Наоборот, — сказал Гудков. — Промахнуться невозможно. Все оружие наводится автоматически. Стрелок — тот же пианист. Главное в его работе — в нужный момент попасть пальцем в нужную клавишу.

— Хорошо, — сказал Коровин. Он быстро освоился в кабине катера. Космоса здесь не было, только звездная пыль светила с большого — метр по диагонали — курсового телеэкрана на пульте управления. Из-за нестерпимого солнечного сияния экран заднего вида был приглушен, а на нем едва выступала пунктирная линия камата. — Фильм получится что надо. Ведь в труде конвоира столько романтики!

— Кое-что есть, — скромно сказал Гудков. — А вы профессионал?

— Что вы! — сказал Коровин. — Меня бы сюда не пустили. Вообще я экзосоциолог.

— Так вы по чужим цивилизациям? Тайна Казанского метеорита и так далее?

Коровин засмеялся.

— Почти угадали. Я действительно специалист по материальным следам. Экзоархеолог — так это называется.

— А есть и другие области?

— Сколько угодно, — сказал Коровин. — Кроме нашего направления, экзосоциология включает в себя экзобиологию, экзоастрофизику, экзорадиоастрономию, экзологику, экзофилософию и массу других дисциплин с не менее экзотическими наименованиями. Как вам нравится, например, такое — экзопалеолингвистика?

— Это еще что за диковинка?

— Считается, что гипотетические пришельцы оставили не только материальные следы. После них сохранились предания и мифы, а также устойчивые идиомы в языках народов, с которыми они контактировали.

— Что ж, — сказал Гудков. — Звучит логично.

— Экзологично, — усмехнулся Коровин. — Знаете вы, например, где находится то место, что за тридевять земель?

Гудков пожал плечами.

— Наши экзопалеолингвисты выяснили, что на Луне, — продолжал Коровин. — Оказывается, если взять земной диаметр и умножить на двадцать семь, получится расстояние от Земли до Луны. Не с такой уж большой ошибкой.

— Здорово придумано, — сказал Гудков. — Остроумные ребята эти ваши палеолингвисты.

— Очень, — подтвердил Коровин. — Это тема диссертации.

— Неужели правда?

— Да, — сказал Коровин. — Причем автор делает много других выводов. В частности, цепочка изящных экзологических построений приводит его от числительного «тридевять» к ценным соображениям относительно математики пришельцев и устройства их кибернетических машин.

— Блестяще, — сказал Гудков.

— Это не все, — продолжал Коровин. — Радиус лунной орбиты все-таки немного больше, чем «тридевять» земных диаметров. Используя известные данные по изменению гравитационной постоянной и связанному с ним увеличению земного шара и межпланетных расстояний, он находит дату прилета пришельцев.

— У меня нет слов, — восхищенно сказал Гудков.

Коровин продолжал:

— Кроме того, отмечая симметрию выражения «за тридевять земель, за тридевять морей», диссертант определяет соотношение площадей моря и суши в ту эпоху и вычисляет суммарную поверхность исчезнувших континентов, в том числе Атлантиды.

— Достаточно, — сказал Гудков. — Завтра же бросаю работу и перехожу в ваши палеолингвисты.

— Экзопалеолингвисты, — поправил Коровин. — Это очень важная приставка. Еще в прошлом веке некто Симеон указал на появление большого количества экс-биологов, называющих себя экзобиологами. Его слова звучат сейчас очень современно. Именно так мы и трудимся. Экс-лингвист, называющий себя экзолингвистом, занимается построением языков, на которых никто никогда говорить не будет. Экс-радиоастроном, называющий себя экзорадиоастрономом, прочесывает небо в поисках разумных сигналов, ничего не обнаруживает, получает результаты из области чистой астрофизики и кончает тем, кем начинал, — простым радиоастрономом. А экс-археологи вроде меня колесят по планетам, ищут следы — и тоже безрезультатно. Только в одном мы корифеи — в теоретической экзофилософии. Которая на самом деле экс-философия.

— Остановитесь, — сказал Гудков. — Я понимаю, что вы считаете себя вправе шутить над собственной профессией. Как всякий специалист, любящий свою работу. Но ведь у вас был контакт. В позапрошлом году. Только сейчас о нем почему-то не пишут.

— А, — сказал Коровин. — Односторонний радиоконтакт Волкова — Алешина — Гинзбурга. Было дело.

— Вот видите.

— Я-то вижу, — сказал Коровин. — Хотите знать, что произошло в действительности?

— Конечно.

— Тогда слушайте. За сто лет после опубликования статьи Коккони и Моррисона экзосоциология превратилась в солидную науку. Сейчас, спасибо теоретикам, нам известно практически все. Каким образом мы поймаем сигналы чужих цивилизаций. Когда мы их поймаем. Как расшифруем. Ну и, разумеется, какого могущества достигнем, приняв и прочитав их. А два года назад Волков и Гинзбург из Лунной обсерватории объявили, что они слышат чужую передачу.