Александр Шуваев - Книга Предтеч

-Урожай я собрал в этом году отменный, и скот мой дал хороший приплод.

А надо сказать, что в отличие от большинства своих высокоученых собратий, этот врач очень хорошо умел помогать в случае тяжелых родов и втайне весьма гордился этим. Горец же, заручившись их согласием, улегся прямо на жесткий камень и моментально уснул.

В те времена и в те годы простонародье считало за счастье и высокую честь приютить бродячего монаха или же аскета, и он мог быть гостем семьи сколько сам того пожелает: его кормили, ему угождали до самого момента ухода. Никому не пришло бы в голову намекнуть святому человеку, что он несколько загостился, и положение это казалось вполне естественным как хозяевам, так и гостям. Нахлебники вовсе не стыдились своего нахлебничества, но эти люди разительно отличались от привычного типа святых, и были совершенно неспособны бездельничать. Врач, когда пришел срок, помог хозяйке разрешиться от бремени, хотя роды, благодарение Небу, оказались нетяжелыми, а потом взял на себя заботы о матери и младенце, с достойной удивления сноровкой проделывая все необходимое. Он же, невзирая на протесты хозяина, умудрился осмотреть и в меру необходимости вылечить весь его скот. Вмешательство отшельника, как обычно, было малозаметным, и, как обычно, в полный рост проявило себя позже: исчезнув на несколько дней, вернулся аскет, сгибаясь под тяжестью мешка с семенами невиданного доселе, вовсе непохожего на здешние сорта ячменя с голыми зернами. Сам же их и высеял на крохотном, с немыслимыми трудами созданном поле, предварительно трижды обработав землю. Его невесомое тело, казалось, вовсе не ведало усталости, и с тех пор местность эта питается по преимуществу именно этим ячменем, неприхотливым, урожайным, и удивительным образом поддерживающим не только силы, но и здоровье. Послушник и бессловесный слуга, трудясь вместе с хозяином, все трое - сильные, словно буйволы, и столь же упрямые, успели вдвое расширить его поля, - вещь, совершенно невозможная для одиночки, даже такого могучего. Впрочем, мы в своем правдивом повествовании забежали несколько вперед, - итак, как было сказано выше, жена хозяина ждала ребенка. Даже среди красавиц своей страны, столь славной женской красотой, она, безусловно, была королевой.

-Великое небо, - тихонько бормотал про себя врач, - у нее есть как раз все то, чего не хватает ему... В ней видна способность к утонченным чувствам и богатству воображения. В ней есть тяга к небывалому, и нет нужды, что она сама, быть может, не знает об этом.

Тогда-то он и сказал друзьям своим и спутникам, что непременно хочет дождаться появления ребенка и помочь в родах. Друзья с уважением относились ко всем его желаниям.

Слепой певец, человек при всей своей учености молодой, в первый раз услыхав голос хозяйки, впал в тайную тоску. Он никогда не любил, и мучившее его нежную душу чувство было смутным для него. Только всевидящие глаза отшельника уловили творящееся в душе певца, но это еще не было достаточным основанием для того, чтобы произносить какие-то слова. Сам же певец уходил подальше от друзей, садился на берег бурной речки, а там плакал незрячими глазами и пел небывалые песни. В них пелось о голосе, похожем на голос серебряной флейты и рассекающем беззащитную душу. Так свистит ветер в тростниках, что растут по краям маленьких озер в сухих степях. Так звенят капли, извечно капающие в древних пещерах. Капающие, как слезы незрячих глаз, такие горячие, что способны прожечь даже камень. А еще он пел о мире, который был холодным, пока они не встретились. Слепец не хотел, чтобы хоть кто-нибудь слышал эти тихие и страшные песни, но однажды зашуршал песок под осторожными шагами и маленькая ладонь мимолетно погладила его по щеке. Больше ничего не было, но с этого мгновения он знал, что по-настоящему ласковыми могут быть только она, да еще смерть.

От хозяина они узнали поистине необыкновенную историю его женитьбы. А дело было в том, что в ранней юности он, как это нередко бывает с очень сильными людьми, отличался буйным нравом и склонностью к небезобидному озорству. Так он перешел однажды границы допустимого и был вынужден покинуть родные места. Потом бродячая жизнь увлекла его, и, шаг за шагом, он ушел очень далеко, добравшись даже до берегов бескрайнего моря, где и познакомился со своей нынешней женой. Разумеется, она была просватана за кого-то еще в четырехлетнем возрасте и ни в коем случае не могла бы достаться безродному чужеземцу-варвару. Тогда он попросту умыкнул ее, но предварительно умудрился переговорить с девушкой, и она не слишком-то противилась похитителю, который обладал каким-то бесшабашным обаянием и был так же похож на местных юношей, как, скажем, водопад в горах похож на пруд, вырытый в парке. Потом семейная жизнь сильно изменила его, и все, что почтенные гости видят вокруг себя, сделано, добыто, или же куплено им собственноручно. Когда же ненастным вечером у хозяйки начались роды, и врач с характерной бесцеремонностью выгнал всех остальных во главе с хозяином под дождь с ветром, поэт потихоньку плакал. К утру четверо промокших и измученных злобным ветром мужчин, были, наконец, допущены в дом и вошли, распространяя запах холода и мокрой шерсти. Хозяйка благополучно произвела на свет мальчика, которого лекарь признал здоровым, крепким, и лишенным пороков.

-И это неудивительно, - проговорил врач, - поскольку человек становится особым и отдельным только тогда, когда жизнь наложит на него свою особую печать. Потому новорожденный - только часть своих родителей, и свойства его таковы, каковы их крепость и совершенство. Это не мои слова, так сказано в шестой главе десятого тома "Ста книг"... Но сейчас ребенок столь подавлен родами, что о истинных его свойствах можно будет судить только через семь недель, поскольку семь семерок - число дважды святое.

Наконец наступил знаменательный день: надлежало в строгом соответствии с древним ритуалом провести опознание нового Воплощения Учителя. Тунг не считал себя ровней товарищам, а только их слугой и защитником; врача все чаще охватывало равнодушие к исходу поисков, поскольку это было не его подвигом и он всю свою жизнь служил людям по-другому, леча и утешая страждущих и обучая этому делу немногих, но хорошо подобранных учеников. Аскет давно все понял и со свойственной ему бесповоротностью решил. Но он знал также и могучую силу традиций: если давным-давно ставший формальным ритуал будет выполнен по всем правилам, то сила его воздействия на умы поистине станет равной чуду. Не умы простонародья, но - умы самих хранителей веры, потому что таким людям особенно важно, чтобы все соответствовало Установленному. То есть они бы, конечно, подчинились воле Владыки и могучего Одонга, как подчинялись, ядовито сплетничая и тая коварные усмешки, в подобных случаях прежде... И кислота скепсиса сопутствовала бы молодому владыке вплоть до нового воплощения, исподволь разъедая его лучшие начинания!