Конни Уиллис - Книга Страшного суда

Один из рыжеволосых парней подбежал к Агнес.

— У меня тоже нет! — возвестил он, приплясывая на цыпочках и дурачась со своей тенью.

— Розамунда, ты безголовая! — радостно крикнула Агнес. — Ты умрешь до конца года.

— Перестань! — Эливис бросилась к дочери. Остальные обернулись.

— У Киврин есть голова, — не унималась Агнес, — и у меня есть, только у бедняжки Розамунды нет.

Эливис стиснула дочкины плечи.

— Глупые забавы! Перестань так говорить.

— Но тень… — Агнес насупилась, готовясь заплакать.

— Сядь тихонько рядом с леди Катериной и не озорничай, — велела Эливис. Она почти силком усадила девочку на лавку. — Ты слишком разбушевалась.

Агнес прижалась к Киврин, решая, стоит ли поднимать рев. Киврин, сбившись со счета колокольных ударов, продолжила с того места, на котором прервалась. Сорок шесть, сорок семь.

— Хочу свой бубенец, — заявила Агнес, сползая с лавки.

— Нет-нет, посиди спокойно. — Киврин взяла ее на колени.

— Расскажи мне про Рождество.

— Не могу, Агнес, я не помню.

— Ты совсем-совсем ничего не помнишь? И ничего мне не расскажешь?

«Все помню, — подумала Киврин. — Магазины, заваленные лентами, атласом, блестящей упаковочной бумагой, бархатом всех цветов и оттенков — красного, золотого, синего, синее даже, чем мое окрашенной вайдой платье. И везде яркие огни и музыка. Колокола на Большом Томе и башне Магдалины. Рождественские гимны».

Она вспомнила карильон на Карфаксе, вызванивающий «Полночью ясной», и заигранные до дыр фоновые записи гимнов в магазинах на Хай-стрит. «Эти гимны еще даже не написаны», — подумала Киврин. Ей отчаянно захотелось домой.

— Я буду звонить в колокольчик, — канючила Агнес. — Повяжи мне его. — Она подставила запястье.

— Повяжу, если приляжешь рядом и отдохнешь немного, — пообещала Киврин.

Агнес снова насупилась, обиженно выпячивая нижнюю губу.

— Спать ложиться?

— Нет. Я расскажу тебе сказку, — ответила Киврин, отвязывая колокольчик от собственной руки, куда она прикрепила его, чтобы не потерялся. — Жила… — Девушка запнулась, прикидывая, существовал ли в 1320 году зачин «жили-были» и какие сказки рассказывали в те времена детям. Наверное, про волков и про ведьм, которые обугливались от капли елея.

— Жила-была девица, — начала она, завязывая на пухлой ручонке Агнес красную ленту, которая уже размахрилась по краю. Вряд ли тесьма выдержит новые завязывания-развязывания. — Жила она…

— Это та самая девица? — раздался у нее над ухом женский голос.

Киврин подняла голову.

Перед ней стояла леди Ивольда, из-за которой выглядывала Имейн. Мегера окинула Киврин пристальным неодобрительным взглядом и покачала головой.

— Нет, это не дочь Ульрика. Та была ниже и темнее.

— И не из Ферреров? — спросила Имейн.

— Та умерла. Вы ничегошеньки о себе не помните? — осведомилась Ивольда.

— Нет, сударыня, — вовремя спохватившись скромно опустить глаза долу, ответила Киврин.

— Ее стукнули по голове, — подсказала Агнес.

— Но вы помните свое имя и не забыли, как разговаривать. Вы из приличной семьи?

— Я не помню своих родных, сударыня, — благонравным голоском проговорила Киврин.

— Говор западный, — хмыкнула Ивольда. — Вы посылали в Бат за вестями? — обратилась она к Имейн.

— Нет. Невестка дожидается прибытия моего сына. Из Оксенфорда ничего не слышно?

— Нет. Там все хворают, — ответила Ивольда.

К ним подошла Розамунда.

— Вы знаете родных леди Катерины, леди Ивольда? — спросила она.

Мегера повернулась к ней с кислым выражением лица.

— Нет. Где брошь, которую подарил тебе мой брат?

— На… на плаще, — запинаясь, проговорила Розамунда.

— Тебе настолько не дорог его подарок?

— Сходи принеси, — распорядилась леди Имейн. — Я хочу взглянуть.

Розамунда вздернула подбородок, но покорно отправилась в сени, где висели плащи.

— Она воротит нос и от его подарков, и от него самого, — упрекнула девочку Ивольда. — За ужином с ним и словом не перемолвилась.

Розамунда вернулась, неся зеленый плащ с приколотой к нему брошью, и без слов протянула его Имейн.

— Я тоже хочу! — всунулась Агнес. Розамунда повернула брошь к ней.

Круглое золотое кольцо, усыпанное красными каменьями, крепилось на булавку без застежки, просто продевалось в ткань. По ободку кольца шла гравировка: «lo suiicen lui dami amo».

— Что тут написано? — спросила Агнес, тыкая пальцем в опоясывающие брошку буквы.

— Не знаю. — «И не хочу знать», — ясно говорил тон Розамунды.

Ивольда стиснула зубы, и Киврин поспешила прийти на помощь. «От друга милого приветом буду», — перевела она и тут же осознала с ужасом, какого сваляла дурака. Она посмотрела на Имейн, но та, кажется, ничего не заметила.

— Такие слова надобно носить на груди, а не вешать в чулане, — сняв брошку с плаща, Имейн приколола ее Розамунде на лиф.

— И сидеть подле моего брата, как подобает невесте, — подхватила Ивольда, — а не тешить себя детскими забавами. — Она простерла руку к очагу, где в полудреме развалился Блуэт, которого явно разморило после вылазок на пивоварню. Розамунда затравленно оглянулась на Киврин.

— Ступай поблагодари сэра Блуэта за щедрый подарок, — ледяным тоном велела Имейн.

Отдав Киврин плащ, Розамунда поплелась к очагу.

— Пойдем, Агнес, — позвала Киврин. — Тебе нужно отдохнуть.

— Я дождусь, пока отзвонят по дьяволу, — заявила девочка.

— Леди Катерина, — начала Ивольда, как-то странно подчеркнув слово «леди», — вы сказали, что ничего не помните. Однако надпись на броши вы прочли без труда. Вы знаете грамоту?

«Знаю, — мысленно ответила Киврин. — Хотя здесь ее знает не больше трети населения, а из женщин и того меньше».

Она украдкой посмотрела на Имейн, которая разглядывала ее с тем же выражением лица, что и в первый день, когда щупала ткань платья и изучала ее руки.

— Нет, — взглянув Ивольде в глаза, ответила Киврин. — Мне даже «Отче наш» не осилить. Ваш брат сам поведал, что означает надпись, когда вручал брошь Розамунде.

— Нет, он ничего не говорил, — вмешалась Агнес.

— Ты тогда бубенчик рассматривала, — возразила Киврин, понимая, что леди Ивольда все равно нипочем не поверит, сама спросит у брата и уличит ее во вранье.

Ивольду, впрочем, объяснение удовлетворило.

— Конечно, откуда ей знать грамоту? — поделилась она с Имейн, беря ее под руку и направляясь вместе с ней к сэру Блуэту.

Киврин обессиленно опустилась на лавку.

— Повяжи мне бубенец! — потребовала Агнес.

— Не повяжу, пока не уляжешься.

Агнес вскарабкалась ей на колени.

— Тогда сперва расскажи мне сказку. Жила-была девица…

— Жила-была девица, — послушно проговорила Киврин, оглядываясь на Имейн с Ивольдой. Они уселись рядом с сэром Блуэтом и что-то втолковывали Розамунде. Та отвечала, вздернув подбородок и пылая румянцем. Лапища хохочущего сэра Блуэта накрыла брошь, а потом скользнула ниже, на грудь Розамунды.