Александр Силецкий - Все гении мира

Силецкий Александр Валентинович

Все гении мира

Когда кругом слишком много людей, кажется, будто попал в темный лес. Заглянуть в лицо прохожего, понять, о чем говорят его глаза, - это странное желание кому на улице приходит в голову? Подойди к человеку, пристально-пытливо посмотри - он испугается, он не привык, чтобы другие, чужие, просто так интересовались им. Каждый человек - это клетка с соловьем, укрытая темным покрывалом; я это понял лишь недавно. Я ехал тогда в метро, возвращаясь с работы. Рядом со мной сидел гражданин преклонных лет, крупного телосложения, с тем особым видом недовольства и усталости на лице, которое, как данность, как родимое пятно, проносится через всю жизнь и не исчезает никогда - даже во сне, даже после смерти. В руках мой сосед держал газету, но сам сладко спал. Изредка газета выскальзывала из его рук, он спросонья ловил ее, машинально переворачивая новый лист, словно и в самом деле читал, и спал дальше. Мы миновали остановок пять уже, но незнакомец и не думал выходить напротив, было совершенно очевидно, что ехать он намерен долго, может быть, до самого конца... "Стоп, но ведь это кольцевая линия!" - вдруг осенило меня. - Эй, гражданин, - осторожно тронул я соседа за плечо. Он приоткрыл глаза и сонно уставился на меня. Газета снова выскользнула из его рук, и он не успел ее поймать. - Вы остановку свою не проспите? - Ерунда, - мотнул он головой.- Нормально. - Мы проехали почти что полкольца... - Мне дальше... - Да ведь вы вернетесь на прежнее место! - А куда спешить? Я с сомнением пожал плечами. - Не подумайте, что я какой-нибудь дешевый чудак, - кисло усмехнулся он. Но, знаете ли, иногда это приятно. - В смысле? - А приятно так вот - все по кругу да по кругу... Это, знаете ли, успокаивает... - Спать в метро? Не понимаю... - Я не сплю. Немножко отключился - верно. Просто сейчас пик, давка, духота... Конечно, разморило... А в другое время, знаете ли, очень любопытно посидеть тут, доложу вам. - М-да? - А вы вглядитесь-ка в людей, в их лица, постарайтесь. За день четверть города, поди, здесь проезжает. Каждый занят своим делом, по уши в своих заботах, да... А я сижу и наблюдаю, все пытаюсь докопаться, представить себе, что вот этот пассажир, к примеру, - гений. И вон та гражданка в шляпке - тоже... Что вокруг все - гении... - Да вам-то что за дело?!- неподдельно изумился я.- Ну, пусть себе... - Зачем мне гении?- переспросил сосед. Он пошевелил перед собой пальцами, будто хотел выловить из воздуха некую формулировку, некий всеобъемлющий и осязаемый ответ...- Вы очень спешите?- вдруг обратился он ко мне. - Ну, в общем... То есть вовсе не спешу, - с поспешностью ответил я, заинтригованный тоном, каким незнакомец задал свой вопрос. - В таком случае... Мой сосед помедлил. - Ну, хорошо,- сказал он.- Это можно... Я, пожалуй, расскажу одну прелюбопытную историю... Конечно, ваше дело верить или нет,- меня бы, знаете, ничуть не удивил ваш скепсис... Словом, это было все давно, и был я тогда молод и честолюбив... Да-а... Оптимизм во мне фонтаном бил. Как из Самсона в Петергофе...

Он поднялся рано утром, едва сентябрьский рассвет коснулся крыш домов, и сразу понял, что сегодня и впрямь у него получится это. Собственно, все было готово и двадцать раз проверено - покуда на бумаге, разумеется, гораздо раньше, но именно сегодня должен был прийти успех. Порою задавал он сам себе вопрос: "Иван Закваськин, что ты делаешь? Да по плечу ль тебе такое?!". И сам себе смиренно отвечал: "А почему бы нет?". И вкалывал, как одержимый, до посинения в глазах. Многим увлекаются люди на этом свете. Одни разводят карпов, бегло читающих на протоэсперанто, другие сутками сидят и созерцают небо, укрепляясь в собственном умилении, третьи выращивают тыквы, у которых форма бублика, а размеры не более булавочной головки... Иные из таких чудаков достигают известности, подчас мировой. Им это льстит... Как ни странно, Закваськин ничем на первых порах не увлекался. Вел он скромную, со стороны не примечательную жизнь, как и все, каждый день ходил на службу, где уже много лет подряд занимал почетную, хотя и малозаметную должность конторского экономиста. Ежедневно клал он перед собою обыкновенный калькулятор и начинал разбирать, каков приход, каков расход, - скучнейшее занятие, по сути дела, и так как перед ним всегда лежала только счетная машинка, то и вид ее наводил на раздумья, имевшие характер сугубо вычислительный. Ничего нет удивительного, что именно в эти часы, которые, словно от сотворения мира, плыли по бесконечным рекам статистических упражнений, в мозгу Закваськина наметились некоторые сдвиги. Словом, в один прекрасный день поймал он себя на вполне необыкновенной мысли: а вот до чего же было б славно, если б вдруг он оказался гением, и все равно каким, к примеру, гениальным вычислителем,- тогда прощай проклятый калькулятор и -да здравствуют великие брожения ума!.. Потом ему явилась мысль, что, может, он и в самом деле гений, - дальше больше, возможно, кто-то другой гениален не менее его, просто это все сокрыто до поры до времени, не проявилось в нужный для истории момент вот только как узнать, действительно ли это так? И Закваськин начал действовать. Теперь часы работы летели с непостижимой быстротой: дело спорилось, счета нисколько не обременяли. Придя домой и наскоро поев, Закваськин доставал из шкафа старенький, фирменный арифмометр и погружался в лихорадочные вычисления; он спешил, словно гнал запущенный в конце года план, и беленькие цыфирки в окошке прыгали, как блохи, и пропеллером вертелась ручка, щелкали колесики, гремели шестеренки, и эти звуки были лучшей музыкой для увлеченного Ивана. Он создавал аппарат, невиданный, волшебный аппарат, способный охватить, объять всю Землю, всех ее людей и выявить немедля подлинно достойных среди них - великих, гениев, покуда не известных. И какая разница, кто станет ими - сановитый министр или отчаянный забулдыга,- гениев мало, ох как мало, а они ведь так нужны!.. Когда расчеты кончились, Закваськин взялся за постройку аппарата. Возводил он долго; на сооружение пошло буквально все, что только, хоть теоретически, могло сгодиться: и детали, невесть где добытые его приятелями, и железный лом, которого на свалках возле школ всегда полно, и даже кое-что из утвари кухонной: например, дуршлаг - он оказался несравненным фильтром в главном Блоке Сортировки Индивидуальностей... И потихоньку, шаг за шагом. Иногда, правда,, закрадывались в душу сомнения: тем ли путем он идет и вообще - так ли уж это нужно? Но Закваськин, умело лавируя среди своих чувств, исподволь, как и полагается истинному творцу, сокрушал все нехорошие мысли и уверенно двигался к намеченной цели. И вот настал день, когда аппарат, как говорится, доведен был до ума, и началась тогда суетная и злая беготня по всяческим инстанциям.