Роберт Силверберг - Хозяин жизни и смерти

Вот все, что я собирался сказать вам сегодня вечером, люди Земли. Я надеюсь, вы задумаетесь над моими словами. Со своей же стороны хочу заверить вас, что ради общего блага ВЫНАС трудится все двадцать четыре часа в сутки, но нам необходима полная поддержка с вашей стороны, если мы хотим достичь своих целей и доказать, что человечество пребывает в состоянии зрелости. Благодарю за внимание.

Внезапно погасли мощные прожекторы, и тьма сомкнулась вокруг Уолтона, заставив его в страхе зажмуриться. Когда он снова открыл глаза, то увидел, как многочисленные операторы быстро и сноровисто выкатывают массивную аппаратуру из его кабинета. По всем каналам возобновилась трансляция традиционных для этого времени суток программ – безвкусных танцев и кривляния колдунов, фильмов ужасов и цветных орнаментов, сменяющихся с калейдоскопической быстротой.

Теперь, когда все закончилось, когда, как ему казалось, рухнула стена отчуждения между ним и остальным миром, Рой вдруг испытал чувство горького разочарования. Он возлагал очень большие надежды на эту речь, но удалась ли она? В этом он теперь сомневался.

Подняв голову, Уолтон увидел прямо перед собой Ли Перси.

– Рой, можно кое-что сказать вам? – робко спросил Перси.

– Валяйте.

– Не знаю, на сколько миллионов пришлось нам раскошелиться, чтобы предоставить в ваше распоряжение все средства массовой информации, но одно я знаю точно: мы выбросили на ветер чертовски много денег.

Уолтон только устало вздохнул:

– Почему?

– Вы говорили как неискушенный любитель. Такие крупные дела, Рой, нужно перепоручать профессионалам.

– А ведь, по-моему, вам понравилась речь, произнесенная экспромтом после того, как толпа забила до смерти несчастного гершелита. Чем эта хуже?

– Небо и земля. В словах, которые вы произнесли у входа в здание Бюро, было чувство, в них клокотала скрытая энергия! А вот сегодня как раз этого вам и не доставало.

– Серьезно?

– Могу биться об заклад на что угодно, – язвительно заметил Перси. – Нельзя завоевать благосклонность публики увещеваниями. Речь вы произнесли гладко, без сучка без задоринки. Но это… пустышка… Впечатление такое, будто вы разглагольствовали в кругу семьи, среди родных и близких, которые понимают вас с полуслова. Вы просто разложили перед людьми известные им факты, чтобы они могли получше их разглядеть.

– Ну и что же в этом плохого? – Уолтон на мгновение снова плотно закрыл глаза. – Почему вы думаете, что речь не удалась?

– Да просто потому, что ее никто не слушал! Вы выступили перед людьми с проповедью, а на них нужно было кричать, стуча кулаком по столу!

Слащавые призывы к благоразумию! Да поймите же – не проходят такие номера, когда нужно сбыть товар семи миллиардам недоумков!

– Неужели все люди, – недоверчиво спросил Уолтон, – такие уж идиоты?

Перси издал сдавленный смешок.

– В общем и целом – да. Давайте им каждый день кусок хлеба и комнату, в которой можно было бы переночевать, и им будет с высокой башни плевать на все, что происходит с миром. Фиц-Моэм всучил им ВЫНАС. Точно так же вы могли бы толкануть им автомобиль без турбин. Он обвел их вокруг пальца, заставив купить нечто такое, что им было совсем не нужно.

– Нет, им жизненно необходим ВЫНАС независимо от того, хотели они его возникновения или нет. А разве нужен кому-нибудь автомобиль без турбин?

– Значит, это не очень удачная аналогия, – пожал плечами Перси. – Но тем не менее все именно так, а не иначе. Им всем до лампочки ВЫНАС, пока он не наступает на любимую мозоль. Скажи вы им, что инопланетяне поубивают всех, если они не будут вести себя прилично, такой довод дошел бы до сознания. А выспренние слова и наигранный оптимизм не сработают.

– И это все, что вы хотели сказать мне? – спросил Уолтон.

– Кажется. Я только хотел показать, что у вас был огромный шанс, но вы его упустили. И мы могли бы помочь вам, но вы от нашей помощи отказались. И поймите, Рой, я вовсе не хочу, чтобы вы подумали, что мои критические замечания продиктованы злорадством или оскорбленным достоинством отвергнутого профессионала. Я только хочу быть хоть чем-нибудь вам полезным.

– Ладно, Ли. Проваливайте.

– Что?

– Проваливайте. С такими мыслями разве что продавать лед эскимосам.

Оставьте меня в покое, понятно?

– Пожалуйста, раз вам так этого хочется. Только вот что хотел бы добавить на прощание, Рой. Не очень-то огорчайтесь. У нас еще есть возможности подправить положение до прибытия инопланетянина. Мы можем различными комментариями вашей сегодняшней речи настолько изменить образ мыслей миллиардов людей в желательном для нас направлении, что они даже не догадаются, что стали…

– Убирайтесь!

Перси на цыпочках попятился к двери. Затем остановился и произнес:

– Вы заработались, Рой, и теперь слишком возбуждены. Вам не мешало бы принять таблетку или сделать что-нибудь, чтобы успокоить расшалившиеся нервы.

Ну что ж, он получил ответ на мучивший его вопрос. Специалист оценил содержание его речи и степень воздействия ее на слушателей.

Черт возьми, но ведь он так старался, чтобы его поняли. Перси же уверен, что ничего не вышло, и Перси, пожалуй, прав, хотя Уолтону трудно было смириться с этим.

Неужели методы, традиционно применяемые такими знатоками своего дела, как Перси и иже с ним, единственно возможны, и только с их помощью можно добиться расположения аудитории? Неужели только и остается беззастенчиво лгать людям, оказывать на них всяческое давление, обращаться с ними, как с умственно неполноценными?

Может быть. Как раз сейчас миллиарды людей – тех самых людей, ради спасения которых Уолтон бесшабашно растрачивал так много собственной энергии, – уткнулись в видеоэкраны, всецело отдавшись наркотическому возбуждению калейдоскопической игры узоров и красок? Взгляды их становятся все более неподвижными, все более остекленевшими. Мало-помалу отвисают нижние челюсти, обнажая гнилые зубы в открытых ртах, раздуваются ноздри, возбужденно подрагивают щеки, беззвучно шевелятся искривленные губы, все их естество поддается завораживающему гипнозу цветовых узоров.

Вот какое оно, человечество. Оно старается как можно быстрее забыть все, что его заставляли слушать несколько минут назад. «Мандат», «настанет такой день», «тотальное уничтожение» – надо как можно быстрее стереть из памяти высокопарные, трудно произносимые, пустые слова, чтобы ничто не помешало погрузиться в успокаивающее душу и совесть забытье, навеянное круговертью ярких красок.

А где-то еще, возможно, некий поэт по имени Приор прислушивается к кашлю своего ребенка и пытается написать стихи, которые с волнением прочтет Уолтон и еще ничтожная кучка эстетов, а миллиарды просто не обратят на них никакого внимания.