Стивен Бакстер - Инерционный корректор

Нашему посетителю было, возможно, лет двадцать восемь: этот невысокий, широкоплечий молодой человек, немного склонный к полноте, обладал высоким тонким голосом и передвигался, как птица, слегка подпрыгивая. Его лицо, обрамленное редкими волосами, выглядело таким бледным, что невольно закрадывалась мысль, не болен ли он чахоткой. Зато синие глаза, большие и мечтательные, просто поражали. Внешне и манерой держаться он был полной противоположностью моего друга Холмса, что проявлялось и в их оживленной беседе — по складу ума они отличались, как два полюса огромной электрической батареи.

Он вручил Холмсу несколько фотографий невысокого качества, сделанных «Кодаком», столь модным нынче в Нью-Йорке. Холмс рассматривал их с помощью лупы. Посетитель с каким-то веселым ехидством предложил моему другу в качестве развлечения испытать себя и при помощи дедукции найти на каждой фотографии признаки чего-то необычного.

Холмс только что закончил рассматривать нечеткое изображение увядших белых цветов. Я тоже взглянул на снимок и не нашел ничего особенного, правда, не сразу смог определить, какие именно цветы на нем запечатлены — возможно, из семейства мальв, хотя гинецей, который получился четко, имел довольно необычную форму. Холмс, казалось, был порядком раздражен этой безобидной фотографией и перешел к просмотру следующей, на что наш молодой посетитель ухмыльнулся.

— Не удивлен, что ему не удалось ничего понять. Техника мастера классических розыгрышей! — просветил он меня по-дружески.

Холмс передал мне следующий снимок.

— Взгляните на это, Ватсон. Что скажете?

Изображение представлялось более обнадеживающим — и, как я заметил, посетитель относился к нему куда серьезнее. Передо мной была фотография самого заурядного на первый взгляд застолья, разве что происходившего в необычной обстановке — и стол, и гости чуть ли не тонули в громоздкой электрической аппаратуре, проводах и валиках, катушках и конических элементах, а на заднем плане можно было разглядеть специальное оборудование для мастерской: паровой токарный станок, принадлежности для сварки ацетиленом, штамповки по листовому металлу и тому подобное.

— Ну, могу сказать, что наш гость был тем вечером среди приглашенных на обед. Остальных, увы, не знаю… — ответил я.

— Это братья Бримикум из Уилтшира — Ральф и Тарквин, — сообщил посетитель, — хозяева и организаторы того обеда. Ральф — мой давний университетский приятель. Братья вместе работают — вернее, работали — над изобретениями в области механики и электричества.

— День был солнечный, — продолжил я. — Тут, на скатерти, пятно света, прямо позади блюда с аппетитной колбаской.

— Вы правы, — спокойно произнес Холмс. — Но что вы скажете по поводу самой колбасы?

Я еще раз взглянул на снимок. Колбаса, как главное блюдо трапезы, лежала на отдельной тарелке в центре стола.

— Мясистая, сочная. Немецкая?

Холмс вздохнул:

— Ватсон, это не колбаса — немецкая или какая-либо еще. Это очевидный розыгрыш сомнительного вкуса, устроенный гостям братьями Бримикум.

Посетитель рассмеялся:

— Точно, мистер Холмс. Видели бы вы наши лица в тот момент, когда это «произведение кулинарного искусства» покинуло свою тарелку и поползло по скатерти!

— Человек вашей профессии должен был опознать эту тварь, Ватсон. Это водяной кольчатый червь класса Hirudinea, их используют для отсасывания крови…

— Боже мой! — воскликнул я. — Гигантская пиявка!

— «Кодак» не передает цвет, — сказал посетитель, — но вам следует знать, что она была ярко-красная — алая как кровь.

— Но как это возможно, Холмс? Игра природы?

— Природы… или науки. — Холмс ненадолго замолчал, размышляя. — Подумайте, какие факторы оказывают влияние на несчастную пиявку. Ее уплощенная форма — следствие земного притяжения; пока это все, что мы знаем. А то, что она совсем не превратилась в блин под тяжестью своего веса, объясняется исключительно ее собственным внутренним сопротивлением. Однако сложно поверить, что существо таких огромных размеров, как этот экземпляр, вообще могло сохранить свои пропорции. Так почему же оно так выросло? Что дает ему силы поддерживать себя изнутри и двигаться? — Он пристально посмотрел на посетителя. — Или, возможно, следует спросить, что уменьшает силу земного притяжения ?

Посетитель восторженно захлопал в ладоши:

— Вы правы, сэр!

Холмс вернул ему фотографию.

— Полагаю, это так. И возможно, у вас есть желание изложить нам обстоятельства вашего дела более подробно.

Я был сбит с толку и спросил:

— Холмс, а вы уверены, что вообще есть какое-то дело?

— О да, — сказал он серьезно. — Разве наш гость, говоря о работе братьев Бримикум, не употребил прошедшее время? Очевидно, что-то нарушило равновесие в их жизни; и вас бы, сэр, здесь не было, не случись чего-то серьезного.

— Действительно, — ответил посетитель, помрачнев. — Действительно, все серьезнее некуда: посетить вас меня заставила смерть старшего из братьев, Ральфа, при необычных обстоятельствах — обстоятельствах, относящихся к самой периферии того, что изучено нашим естествознанием!

— Это убийство? — спросил я.

— Местный следователь так не думает. Однако у меня есть сомнения. Смущают некоторые особенности — противоречия, — и поэтому я пришел к вам, мистер Холмс, — я ведь журналист и писатель, а не сыщик.

Я улыбнулся:

— На самом деле, сэр, мне уже известно, кто вы.

Он казался удивленным:

— Простите меня. Я не представился.

— Никаких официальных представлений и не требуется, как и сложной цепочки умозаключений с моей стороны. Публикации ваших работ в этом году повсюду.

Он выглядел польщенным:

— Вы с ними знакомы?

— С теми, которые были в «Пэлл-Мэлл баджет», в «Нэшнл обсервер» и во всех других журналах. Я большой поклонник ваших научно-фантастических романов. — Я протянул ему руку. — Рад с вами познакомиться, мистер Уэллс!

Холмс согласился поехать с Уэллсом в дом Бримикума, находившийся около Чиппенхэма, и уговорил меня сопровождать его, несмотря на мое нежелание уезжать из Лондона и на то, что мне уже почти удалось отказаться. Но Холмс мягко настоял.

— Вам известно, как редко мои расследования соприкасаются с глубинными тайнами науки, Ватсон, — сказал он. — Возможно, это дело вы сможете включить в вашу книгу! Почти как в старые добрые времена.

И вот так получилось, что на следующий день я вместе со своим саквояжем оказался в вагоне поезда, отправлявшегося в 10.15 с вокзала Паддингтон. Мы заказали себе отдельное купе — для Холмса, Уэллса и меня. Холмс закутался в серый дорожный плащ и вытянул длинные ноги на мягком сиденье, а Уэллс в это время тонким писклявым голосом излагал нам детали дела во всех подробностях.