Герберт Уэллс - Война миров

Я очень беспокоился о своей жене. Я представлял ее себе в Летерхэде перепуганной, в опасности, уверенной, что меня уже нет в живых. Я ходил по комнатам и кричал при мысли о том, что может случиться с ней в мое отсутствие. Я не сомневался в мужестве моего двоюродного брата, но он был не из тех людей, которые быстро понимают опасность и немедленно действуют. Здесь нужна была не храбрость, а наблюдательность. Единственным утешением для меня было то, что марсиане двигались к Лондону и удалялись от Летерхэда. Такое беспокойство раздражает и нервирует. Я очень устал, и меня раздражали постоянные восклицания викария, его эгоистическое отчаяние. После нескольких безрезультатных замечаний я удалился от него в одну из комнат, где находились глобусы, модели, прописи и которая, очевидно, служила детской школьной комнатой. Когда он прошел за мной и туда, я забрался на чердак в каморку и затворился там: мне хотелось остаться наедине со своим горем.

В течение этого дня и следующего мы были отрезаны черным газом. В воскресенье вечером мы заметили людей в соседнем доме: чье-то лицо у окна, движущийся свет, хлопанье дверей. Не знаю, что это были за люди и что стало с ними. На следующий день мы их больше не видели. Черный газ в понедельник утром медленно сползал к реке, подбираясь все ближе и ближе к нам, и наконец заклубился по дороге перед тем домом, где мы скрывались.

Около полудня в поле показался марсианин, выпускающий из какого-то прибора струю горячего пара, который со свистом ударялся о стены, разбивал стекла и обжег руку викария, когда тот убегал из выходившей на дорогу комнаты. Когда наконец мы прокрались в ошпаренную часть дома и снова выглянули на улицу, вся земля к северу была запушена снегом. Взглянув на реку, мы были очень удивлены, заметив какой-то странный красноватый оттенок на черных сожженных лугах.

Мы не сразу сообразили, насколько это меняло наше положение, — мы видели только, что теперь нечего бояться черного газа. Наконец я понял, что мы свободны и можем уйти, что дорога к спасению открыта, и мной снова овладела жажда деятельности. Викарий по-прежнему находился в какой-то летаргии.

— Мы здесь в полной безопасности, — повторял он, — в полной безопасности.

Я решил покинуть его (о, если бы я это сделал!) и стал запасаться провиантом и питьем, помня о наставлениях артиллериста. Я нашел масло и тряпку, чтобы перевязать свои раны; захватил шляпу и фуфайку, найденную в одной из спален. Когда викарий понял, что я решил уйти один, он тоже начал собираться. Нам как будто ничто не угрожало, и мы отправились после полудня по почерневшей дороге в Санбэри. По моим расчетам, было около пяти часов.

В Санбэри и кое-где по дороге валялись скрюченные трупы людей и лошадей, опрокинутые повозки и разбросанная поклажа. Все было густо покрыто черной пылью. Этот угольно-черный покров напомнил мне о том, что я читал о разрушении Помпеи. Мы благополучно дошли до Хэмптон-Корта, удрученные странным и необычным видом страны. В Хэмптон-Корте мы с радостью увидели клочок зелени, уцелевшей от удушливой лавины. Мы прошли через Бэши-парк, где между каштановыми деревьями бродили лани, несколько мужчин и женщин спешили вдалеке к Хэмптону. Наконец мы добрались до Твикинхэма. Здесь в первый раз мы встретили людей.

Вдалеке за дорогой к Хэму и Питерсхэму горели леса. Твикинхэм уцелел от тепловых лучей и черного газа. Нам попадались люди, но никто не мог сообщить ничего нового. По большей части так же, как и мы, они бежали, пользуясь затишьем. Мне показалось, что кое-где в домах еще оставались жители, слишком напуганные, чтобы бежать. И здесь на дороге виднелись многочисленные следы поспешного бегства. Мне запомнились три изломанных велосипеда, лежавших в куче и вдавленных в грунт колесами проехавших по ним повозок Мы перешли Ричмонд-Бридж около половины девятого. Конечно, мы торопились поскорее пройти открытый мост, но я все же заметил плывшие вниз по течению какие-то красные туши в несколько футов шириной. Я не знал, что это за туши, — мне некогда было разглядывать их. И возможно, что они показались мне более ужасными, чем были на самом деле. На стороне Суррея тоже лежала черная пыль, бывшая недавно черным газом, и валялись трупы, целая куча около дороги к станции. Марсиан нигде не было видно, пока мы не прошли дальше к Барнету.

Мы увидели на черном фоне вдали трех человек, которые бежали по боковой улице к реке. Селение казалось покинутым. Наверху холма в Ричмонде виднелся пожар; за Ричмондом мы не заметили следов черного газа.

Когда мы приближались к Кью, мимо нас пробежали несколько человек, и над крышами домов — ярдов за сто от нас — показались верхние части боевого треножника марсианина. Если бы марсианин взглянул вниз, мы погибли бы. Мы оцепенели от ужаса, потом бросились в сторону и спрятались в сарае, стоявшем в каком-то саду. Викарий присел на землю, всхлипывая и отказываясь идти дальше.

Но я решил во что бы то ни стало добраться до Летерхэда и с наступлением темноты снова двинулся дальше. Я пробрался через кустарник, прошел по какому-то проходу мимо большого дома с пристройками и вышел на дорогу к Кью. Викария я оставил в сарае, но он поспешно догнал меня.

Трудно себе представить что-нибудь безрассуднее этой попытки. Было очевидно, что мы окружены марсианами. Едва викарий догнал меня, как мы увидели вдали за полями, тянувшимися к Кью-Лоджу, боевой треножник, возможно, тот же самый, а может быть, другой. Четыре или пять маленьких черных фигурок бежали перед ним на серо-зеленом фоне поля: очевидно, марсианин преследовал их. Сделав три шага, он догнал их; они бежали из-под его ног в разные стороны по радиусам. Марсианин не прибег к тепловому лучу, не уничтожил их. Он просто собрал их всех в большую металлическую, привешенную сзади корзину, похожую на корзину разносчика.

В первый раз мне пришло в голову, что марсиане совсем, может быть, не хотели уничтожать людей, а собирались воспользоваться побежденным человечеством для других целей. С минуту мы стояли, пораженные ужасом; потом повернули назад и через ворота пробрались в обнесенный стеной сад, свалились в какую-то яму и лежали там, пока на небе не блеснули звезды, едва осмеливаясь перешептываться друг с другом.

Вероятно, только около одиннадцати часов ночи мы осмелились повторить еще раз нашу попытку и пошли уже не по дороге, а вдоль заборов по полям, высматривая в темноте — я налево, викарий направо — марсиан, которые, казалось, окружали нас. В одном месте мы наткнулись на почерневшую и опаленную площадку, уже остывшую и покрытую пеплом, с целой кучей трупов, обгорелых и обезображенных, — уцелели только ноги и ботинки. Тут же валялись туши лошадей на расстоянии пятидесяти футов от четырех разорванных пушек и разбитых лафетов.