Сэмюэль Дилэни - Пересечение Эйнштейна: Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна. Время, точно низка самоцветов

— Как я могу узнать таких людей?

— Ты узнаешь их, если попадешь в их круг — но вряд ли ты этого захочешь. Ты можешь всю жизнь прожить в Браннингс и не встретить человека, достойного звания Ло или Ла. Но, если ты будешь так называть каждого встречного, или дергаться, когда тебя так называть не будут, то тебя просто сочтут дураком, помешанным, грубияном или, в лучшем случае, деревенщиной.

— Я не стыжусь своей деревни!

Он пожал плечами.

— Я этого и не говорил. Просто я пытался ответить на твои вопросы.

— Да, я понимаю. Но что же все таки с иным?

— В Браннинге иное — частное дело. Иное в основаниях зданий, оно нагромождается в доках, запутывается в корнях деревьев. Половина города построена на нем. Другая половина может жить без него. Но не рассуждай об этом вслух, иначе тебя назовут невоспитанным и вульгарным.

— Но они говорят об этом свободно, — я показал на стадо. — Я имею в виду пастухов.

— И они вульгарны. Но с пастухами ты можешь беседовать на любые темы.

— Но я иной… — начал я снова.

Но его это явно больше не интересовало.

— … но я думаю, что мне лучше не говорить об этом никому.

— Неплохая идея, — строго ответил он.

Мог ли я рассказать ему о Челке? Как я смогу вести поиски, если наша принадлежность к иному — тайна?

— Вы, — спросил я после непродолжительного молчания, — чем вы занимаетесь в Браннинге?

Вопрос, судя по всему, был ему приятен.

— Я еду в то место встреч, где уставший может отдохнуть, голодный — наесться, жаждущий — напиться, а человек, которому скучно — развлечься.

— Я нанесу вам визит.

— Хорошо, — задумчиво сказал горбун. — Немногие пастухи приходят ко мне. Но ты впервые в Браннинге и думаешь, что сумеешь обойти все с несколькими серебряными монетами в кошельке? Хотя, если я помогу тебе, ты хорошо проведешь время.

— Будьте уверены, я приду, — Я подумал о Киде Смерти. Я странствовал по бесконечной ночи. Я искал Челку. — Как ваше имя и где я смогу найти вас?

— Мое имя — Пистолет, но ты можешь забыть его. Найти меня можно в «Жемчужине», там я занимаюсь своим бизнесом.

— Жемчужина… звучит зачаровывающе.

— Многие изумительные и зачаровывающие вещи хороши только на первый взгляд, — скромно ответил он.

— Что ты так поздно делаешь здесь, на дороге?

— То же самое, что и ты — направляюсь в город.

— А откуда ты едешь?

— Мой странный друг, у тебя невероятные манеры. Я еду от друзей. Я привозил им подарки, а они в свою очередь тоже сделали мне подарки. Но это не твои друзья и ты не должен расспрашивать о них.

— Извини, — я слегка обиделся на эту формальность, такого я не понимал.

— Ты не понимаешь всего этого? — спросил он мягче. — Но когда тебе придется одеть ботинки и прикрыть пупок, ты получишь гораздо больше ощущений. И еще, скажу тебе по секрету, что через год жизни в Браннинге ты позабудешь мою болтовню.

— Я не собираюсь оставаться там на год.

— Ты можешь остаться там на всю жизнь. В Браннинге много чудес и они могут захватить тебя.

— Я уйду, — настаивал я. — Смерть К ид а Смерти завершит мое путешествие.

Пистолет бросил на меня странный взгляд.

— Я уже советовал тебе, парень, — наставительно сказал он, — забыть грубые пастушеские разговоры. Лучше не божись ночными кошмарами.

— Я вовсе не божусь. Красноголовый паразит скачет за этим стадом, навлекая беды на меня и Зеленоглазого.

Горбатый Пистолет решил, что учить дурака (которым был я) бесполезно. Он засмеялся и хлопнул меня по плечу:

— Желаю удачи, Ло Грязнолицый. И, может быть, этот иной, этот дьявол, в самом деле скоро умрет от твоей руки.

— От моего мачете, — сказал я и показал ему нож. — Напойте про себя песню.

— Что?

— Вспомните, какую-нибудь мелодию. Какая музыка играет в вашей «Жемчужине»?

Он нахмурился, а я заиграл.

Глаза у него натурально полезли из орбит, потом он засмеялся. Горбун раскачивался в своей повозке, хлопая себя по коленям. Музыка внутри меня смеялась и шутила. Я играл. Когда его юмор стал выше моего понимания, я опустил мачете.

— Пастух, — проговорил он сквозь смех, — у меня только два выбора: посмеяться над твоим невежеством или заявить, что ты обманул меня.

— Как вы говорили мне, не в обидном смысле слова. Но объясните, что означает ваша шутка?

— В другой раз. А ты настойчив. Держи свое иное при себе. Оно должно быть только твоим достоянием и ничьим больше.

— Но это только музыка.

— Дружище, что ты подумаешь о человеке, который встречается тебе и после трехминутной беседы рассказывает, что у тебя происходит внутри.

— Не понял.

Пистолет постучал указательным пальцем по лбу:

— Я должен был вспомнить, как начинал сам. Я был невежественен, как и ты, и тоже божился, — он, кажется, начал раздражаться.

— Послушайте, я не вижу никакой связи…

— Это не для твоих суждений. Ты можешь согласиться с этим или убираться прочь. Но нельзя жить, пренебрегая обычаями других людей, непристойно шутить и щеголять ругательствами.

— Скажите мне, пожалуйста, на какие обычаи я не обратил внимания и что за ругательства я произнес? У меня что в голове — то и на языке. Я говорю только то, что думаю.

Его деревенское лицо посуровело (суровые деревенские лица — к ним я должен был привыкнуть в Браннинге).

— Ты говорил, что Ло Зеленоглазый скачет вместе с тобой среди ящеров. Ты осыпал Кида Смерть проклятиями, как будто бы сам глядел в дуло его револьвера.

— И где же ты думаешь, — я разозлился, — находится Зеленоглазый? — Он спит у камина, вон там, наверху, — и указал на плоскогорье. — И Кид Смерть…

Позади нас полыхнул огонь. Мы оцепенели. В пламени стоял ОН и улыбался. Дулом пистолета он сдвинул шляпу на затылок, из-под нее выбились красные волосы.

— Как дела, приятели? — захихикал Кид. Его тень в отблесках пламени металась по скалам. И от мокрой кожи, там, где ее лизали огненные языки, валил пар.

— Ааааааа-ааааа-ааааа-ииииии! — заорал Пистолет. Он рухнул в свой экипаж с отвисшей челюстью. Замолчал, попытался сглотнуть, но рот так и остался открытым. Собака зарычала. Я замер.

Огонь замигал, заколебался и потускнел — только несколько язычков пламени в листве. От ярости в моих глазах запульсировала кровь. Я попытался осмотреться. Но в глазах рябило — сплошной пульсирующий мрак. Свет… с плоскогорья, по дороге, освещенной фонарями спускался Зеленоглазый. Кид исчез, как будто бы его и не было.

Повозка позади меня тронулась.

Пистолет пытался усесться и взять на себя управление; собака неслась сломя голову. Я подумал, что вот-вот, и горбун выпадет, но он удержался. Они быстро скрылись из виду. Я направился к Зеленоглазому. Он посмотрел на меня с… досадой?

В свете фонарей заостренные черты его лица с юношеским пушком на щеках немного смягчились. Тень от него на земле была громадной.