Карен Симонян - Сицилианская защита

- Блажен, кто верует,- иронически бросила Седа.

Дверь с шумом раскрылась, в лабораторию ворвался Саркис.

- Почему не явился? - накинулся он на меня.

- Занят был. Айказян решил начать новую серию опытов,- невозмутимо ответил я.- Как лекция, интересная? По правде говоря, эта тема...

- Тема... тема...- перебил меня Саркис, по привычке поправляя очки. Они ему - сущее наказание: оправа слишком тяжелая - и потому очки то и дело сползают на нос.

- Никогда не меняй оправы, Саркис,- посоветовал я.

Он с удивлением воззрился на меня.

- Поменяешь,- продолжал я,- и не станет Саркиса. Честное слово.

Он снял очки и прищурился.

- Издеваешься! - И пальцы его сжались в кулак.

Я отступил на два шага, сообразив, что, если он вдруг вздумает накинуться, лучше быть подальше. Без очков он, наверно, видел меня этаким расплывчатым облаком.

- Не сердись, Саркис, - вмешалась Седа,-Разве с Левоном что-нибудь поймешь? Он другой человек.

Я хотел обидеться на Седу, но мне стало лень.

Когда Саркис ушел, я уселся, облокотившись о лабораторный стол.

Тут же послышался неприятный хруст. Под моим локтем треснула коленчатая трубка.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Осталось пять дней до Нового года, а мы с Асмик еще не помирились. Сейчас ее ничуть не тревожит, что стынет обед, что я читаю за едой. Она упорно не желает замечать, что многа курю.

Все вроде идет как прежде, только без слов, будто в немом кино.

За эти дни она научилась варить кофе. Кофейную мельницу купила сразу же после ссоры. Я, между прочим, решил, что эта приятная неожиданность - первый шаг к примирению. Но, увы, заблуждался.

Видно, она ужасно обиделась на меня. И я, чтобы загладить вину, старался сделать ей что-нибудь приятное. Внимательно следил за временем, когда будет урок английского языка, и сам включал телевизор, после чего тотчас уходил на кухню, чтобы не мешать ей своим присутствием.

И все-таки на что же она обиделась?.. До сих пор в толк не могу взять. Кто-то предложил ей теплые мужские рубашки. Асмик выбрала две и, надо думать, с нетерпением ждала, когда я вернусь домой, чтобы показать их, потому как, едва я переступил порог, она протянула мне сверток:

- Смотри, Левой, нравятся? Хочу тебе купить.

Я развернул сверток. Теплые импортные рубашки в клетку. Мне они де понравились. Я подумал, что вот Араик бы, наверно, схватил их мгновенно. Это как раз для него.

- Не нравятся мне,- признался я.- И цвет... И...

- Сейчас такие очень модны,- настаивала Асмик.

- Но мне не семнадцать лет, не могу я...

- Неужто тебе приятно зимой мерзнуть? А это знаешь какие теплые рубашки.

- Я не из мерзляков, тебе ведь известно. Кстати, сколько они стоят?

- За обе сорок рублей просят.

- Ну и ну!

- Давай хоть одну купим! - уговаривала Асмик.

- Не нужны они мне. Я же сказал, не нравятся.

- А я хочу, чтобы у тебя были такие рубашки,- не отступалась она.

Ее настойчивость начинала меня злить.

- Для таких покупок мало одной зарплаты в доме.

Она поняла мои слова на свой лад и обиженно замолчала.

Хоть бы заплакала. Не заплакала. Замкнулась, и по сей день не разговариваем. Рубашки она вернула.

...Комната уже наполнилась неприятным потрескиванием телевизора и я собрался на кухню, когда вдруг послышался голос Вагана.

- Левой? - крикнул он из-за двери.

- Входи, Ваган.

Он нерешительно втиснулся в комнату и тихо притворил за собой застекленную дверь.

- Один из наших ребят спросил, что значит лазер,сказал Ваган.- Честно говоря, это был мой ученик, а я не смог ему толком объяснить. Ужасно неловко было.

Я написал: "Light am lification bu stimulated emission of radiation" и сказал: - Лазер - слово, составленное из первых букв этих слов.

- А каков их смысл? - недоуменно развел руками Ваган.

- Спроси у Асмик,- посоветовал я.- Она лучше знает английский, переведет точно.

И неожиданно Асмик к нам.подошла. Уверенно взяла лист бумаги и попыталась .перевести. Конечно, ничего у нее не получилось. И не удивительно. Я уверен, что уроки по телевидению способствуют вовсе не изучению языка, а созданию в семьях неладов и недоразумений.

Я улыбнулся Асмик и, утешая ее, сказал:

- Ничего, Асмик, ты ведь только начала. Со временем...

Она тоже улыбнулась.

Удивительное дело. Мы помирились. И так легко...

Комната наша вдруг показалась мне очень уютной и милой. Точно такое же чувство я испытал, когда мы впервые переступили ее порог. Наспех рассовав вещи, я тогда обнял Асмик, и мы, стоя у окна, долго целовались Потом она заплакала, сказала,, что плачет от счастья. И в тот самый миг постучались и вошли наши новые соседи. Ваган поставил на стол бутылку коньяка и предложил выпить в честь новоселья на этой квартире, где нам предстояло жить вместе с ними.

Я любил нашу большую, как зал, комнату. Потом эта комната становилась (или так казалось?) все меньше и теснее. А в последнее время она давила на меня своими стенами, и я старался как можно позже возвращаться домой после работы,..

И вот я вновь пережил то чувство, .которое испытывал в давние блаженные времена. И жизнь вдруг сделалась такой прекрасной. Я обнял Асмик. Она сказала:

- Пойдем к твоему дяде, Левой? Мы давно у него не были.

Я очень крепко обнял Асмик. Сейчас она не плакала.

Но я поцеловал ее, как раньше...

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Акоп Терзян, устроившись в кресле, читал мемуары некоего английского генерала о второй мировой войне.

- Папа?!

Акоп Терзян приподнял голову.

- Прости, я помешала тебе?..

Джуля отложила в сторону бумагу и авторучку и подперла голову ладонями.

- Не понимаю,- словно бы про себя сказала она.Ничего не могу понять.

- Что случилось? - заволновался Акоп Терзян.

- Знаешь, люди сейчас как-то очень изменились.Джуля поднялась и прошлась по комнате.- Ужасно изменились.

- Ну и почему это тебя беспокоит? - поинтересовался Акоп Терзян.- Люди меняются, как правило, к лучшему.

- Слишком все уверенные. Дашь какое-нибудь поручение, будут его обсуждать, вместо того, чтобы тут же выполнять. Невероятно трудно сейчас работать. Неужели и раньше " так было?

Акоп Терзян раскрыл книгу, посмотрел на пляшущие перед глазами строчки и отложил в сторону мемуары английского генерала.

- Раньше было не так,- сквозь зубы процедил он.И именно с того и началась наша беда. И она будет множиться, если все станут думать, как ты.

- Ты сердишься? - сказала Джуля.

- Мне просто, грустно,- ответил Акоп Терзян.- Как я был бы счастлив, будь ты талантлива. Все знали бы меня сейчас как отца известной артистки. Но что поделать?.. А сержусь на самого себя.

Акоп Терзян платком вытер ладони и, подойдя к шахматной доске, сделал первый ход. Через несколько минут разгорелось настоящей побоище. И белая и черная армии испытали на себе гнев полководца.