Сергей Синякин - Дар случайный

Слушать библиотекаршу было интереснее, чем читать утренние газеты. Наверное потому, что комментариев, которые давала Нина, ни один журналист себе позволить не мог.

А библиотека потихоньку заполнялась. Народ делал вид, что подбирает литературу для самообразования, а на деле все с надеждой поглядывали на дверь. Все ждали Жору Попова. И Жора появился, таинственно позвякивая содержимым полиэтиленовых красочных кульков.

Убедившись, что все на месте, дверь библиотеки заперли, на столе вместо карточек-формуляров появилась газета, на которой журналист Габуния и вездесущий завотделом писем Витя Коновалов начали сноровисто резать принесенные Поповым продукты. Негромко зазвякали стаканы и кто-то от полок озабоченно предупредил:

- Не греми посудой, Мызикова накличешь!

Шутке посмеялись. Но сдержанно и негромко.

- Народ - к столу, - распорядился Попов и все оживленно столпились вокруг стола, разбирая стаканы.

- Повод-то какой? - поинтересовался Завгороднев.

- Пятница сегодня, - сказал важно Коновалов. - Читатели в письмах спрашивают, пьют ли в нашем коллективе по пятницам. А мы, значит, этой выпивкой даем нашим читателям недвусмысленный ответ!

Дружно дали ответ читателям.

- Мне сегодня один старый член из Союза писателей стихи принес, похрустывая огурцом, сообщил корреспондент и по совместительству литконсультант Клешников. - Я прочитал, чуть со стула не свалился. Замечательные строчки, мужики, их в школе детям наизусть заучивать надо. Вы только послушайте! - он вытянул вперед руку с огурцом и, скандируя, процитировал:

По столице дождик лил.

Грохотали танки!

Грязный путч развязан был

По звонку Лубянки.

Сохранил асфальт рубцы

От сталистых траков,

Гнали в бой не подлецы

Мощь советских танков,

Гнали наши сыновья

Силою приказов.

Бросил их с высот Кремля

Горбачевец Язов...

- А-а, - протянул кто-то среди общего смеха, - так это к тебе Михаил Артемьич Абрамов приходил. Ну и что? Даже у Пушкина неудачные стихи встречаются. А наш-то не классик...

- Тебе хорошо говорить, - пожаловался Клешников. - А мне извиняться пришлось, чтобы эту похабень на страницы не пропустить и при этом старика не обидеть.

- А мы чем лучше? - удивился кто-то из корреспондентов. - Середина девяностых, а мы дремучие сельскохозяйственные статьи пишем, словно нас до сих пор обком контролирует!

- Да хорош вам! - возмутилась библиотекарша Ниночка. - Давайте выпьем за настоящую поэзию и ее истоки! Сегодня альманах "Золотой век" пришел, в нем такие стихи, мальчики!

Выпили за родники поэзии. По хорошему поводу чего же не выпить? Постепенно монолитный коллектив разбивался на маленькие группки. Налив себе двойные дозы и захватив бутерброды с вареной колбасой, Завгороднев с Поповым отошли к окну, где стоял маленький диванчик, обитый рыжим дерматином.

- Ты чего такой смурной? - поинтересовался Жора.

- Надоело все, - признался Завгороднев. - И черт меня дернул в эту журналистику пойти! Знаешь, как оно мечталось? Рим, ассамблеи ООН, острые полемики с акулами пера империалистической прессы... Вот она где, эта полемика! С областного совещания по животноводству на слет передовиков производства банно-прачечного дела! Сижу в мэрии, статью готовлю о благородных управленцах, которые недосыпают и недоедают, все о благе горожанина думают. А сам мечтаю, вот бы ахнуть про них в газете всю правду! А потом думаю: а кому она, эта правда, нужна?

- Это ты переишачил, - сказал Жора. - Популярно говоря, отдых требуется.

- Не, Жора, - мотнул головой Борис. - Ерундой мы занимаемся!

Разговор их продолжился и тогда, когда библиотечный междусобойчик благополучно завершился. Они стояли у стойки в "гадюшнике" центрального гастронома, который теперь носил гордое название иностранной столицы "Минск". Накурено в "гадюшнике" было так, что топор можно было вешать, веревку из дыма плести. Водка была теплой, и выпито ее было столько, что сивушный запах очередной дозы вообще уже не ощущался.

- Нет, ты мне скажи, - хватал Борис Попова за лацканы пиджака, - о чем мы пишем? Ты честно скажи, о чем мы пишем? На кой хрен простому российскому читателю нужны эти самые свиноматки с ихним свиноматочным приплодом? Ты честно скажи, мы что, для крупнорогатого скота пишем или для людей? Если мы пишем для людей, то на хрена мы им рассказываем о том, как готовится к зиме спецавтохозяйство товарища Селиванова? Кому это интересно кроме этого самого товарища Селиванова? Мы все - законные наследники сталинской прессы! Знаешь, о чем писать надо? Знаешь?

- Ну, скажи, - миролюбиво интересовался Жора Попов, отдирая цепкие руки товарища от своего пиджака. - Скажи, если ты такой умный!

Завгороднев подумал.

- О "летающих тарелках" надо писать! - заявил он. - Вот если бы я этот гребаный факультет журналистики не кончал, я бы обязательно в Сибирь поехал, М-скую аномалию изучать. Слышал про М-скую аномалию? Слышал? А слабо тебе туда поехать? Никогда ты туда не поедешь, так и будешь про посевные, уборочные и про окот овец писать. А народу этого не надо. Народ про М-скую аномалию знать хочет! А мы про нее молчим, утаиваем от народа таинственную правду!

- Так поезжай и напиши! - с некоторым раздражением сказал Жора. - А у меня семья, у меня дети, Боря! Мне надо на кусок хлеба зарабатывать, и, желательно, с маслом... На кой мне твои аномалии? Что там - деньги на деревьях растут? Достал ты меня! - он разлил по стаканам остатки водки. Ну, давай по последней и погнали по домам. Меня Ирка ждет!

Дорогу домой Завгороднев запомнил плохо. Кажется, был милиционер, который настойчиво интересовался, где Завгороднев живет и куда направляется. Потом милиционер куда-то делся, а Борис, вроде бы, выпил еще с каким-то мужиком, который жаловался ему на свою жену; она, по рассказам этого мужика, была кем-то средним между Медузой Горгоной и Пандорой. Причем, если выглядела она, как Медуза Гогона, то характер у нее был таким же гнилым, как у Пандоры. Потом пропал и мужик, а Борис оказался около подъезда своего дома. Собравшись с силами, он на автопилоте проплыл к дому под осуждающими взглядами соседок, не с первого раза, но все-таки попал ключом в замок и ввалился в квартиру.

Стелить не хотелось и Завгороднев бросил на диван теплое одеяло. Освободившись от пиджака и брюк, он с наслаждением нырнул под одеяло и принялся стаскивать через голову тугой галстук. Вытянувшись, он закинул руки за голову и посмотрел вверх. По белому потолку бродили дрожащие тени. Как в горах. "Господи! - с неожиданно трезвой тоской подумал Завгороднев. - Да разве о том я мечтал? Разве в этом смысл человеческого существования? Ну, отправят меня завтра в пионерлагерь "Орленок" описывать счастливое и безоблачное детство советских детей! Толку-то?! Ведь не для того я родился, чтобы всю жизнь за пишущей машинкой провести! А для чего? Господи! взмолился он к невидимому небесному слушателю. - Вразуми ты меня, идиота!" И сразу на душе стало спокойнее. Потянуло в сон и тени на потолке перестали раздражать и тревожить. "На хрен мне все эти аномалии? - уже засыпая, неожиданно для самого себя подумал Борис. - А вот все брошу и отправлюсь на Тянь-Шань искать снежного гоминида!"