Дмитрий Скирюк - Парк Пермского периода

— Ага. Чем занимаетесь?

— Так, — я неопределенно помахал прутиком, — ездим, смотрим… Исследуем.

— Ученые, значит? Студенты небось?

— Вроде того.

Рядом с палаткой лежали весы, линейка, ванночка и скальпель, которые я предусмотрительно туда подбросил, так что легенда эта Баева и Боева вполне устроила.

— Как рыбалка?

— Не очень. — Я кивнул на ведро. — Вот все, что поймали. Если вы сюда на шашлыки, то долго сидеть придется.

— Ничего, у нас с собой. Будете? Мы переглянулись.

— Можно, — как бы делая одолжение, согласился я. — Тогда уж и вы… — Я кивнул на ведро.

— Да уж, не откажемся! — крякнул Ренат. — Полдня ехали. Вот что, давайте-ка за встречу.

Он слазил в коробку, вытащил оттуда бутылку, с хрустом свинтил колпачок и разлил водку по кружкам. Одной не хватило, но Серега достал из кармана складной стаканчик, тряхнул им, и все «устаканилось». Пока поспевали шашлыки, мы угостились ухой, которая оказалась выше всяких похвал. Кабанчик выкушал сто пятьдесят граммов водки, захлебал ухой и окосел. У меня тоже в голове зашумело. Варево в ведерке быстро убывало.

Костер, как известно, сближает. В городе этот Баев или Боев на нас бы даже не взглянул, что называется, «тупеем не кивнул», а здесь — гляди, сидим, беседуем как люди. Дул ветерок, светили звезды, от мангала шел тягучий ровный жар. Что-то неразборчиво тянул про виски-бар Джим Моррисон из «Аэлиты». Даже «БМВ» на заднем плане вроде бы как не мешала.

Выяснилось, что Баев не раз бывал в Перми.

— Хороший город, — признал он, облизывая свои короткие сильные пальцы. — У меня там брат живет. Район у вас там еще такой, с названием чудным, не то «Разболтай», не то «Раздолбай»…

— Разгуляй?

— Точно! У него квартира где-то там. А вы где живете?

— Мы? Мы как бы так… от института… Заспорили про рыбу.

— Вот ты рыбак, — кипятился Баев. — Вот ты скажи мне, на что лучше стерлядь ловить? Что она ест?

— Ракушек ест, — пьяно отбрыкивался я, — которые на дне. По дну елозит, мордой ворошит.

— А я вот слыхал, будто она плавает ночью вверху брюхом и мошек лопает.

— Чепуха! — подпрыгивал я. — Быть того не может! Какие мухи? У нее же рот нижний!

— Нижний не нижний, а научная книга была, между прочим.

— Да ерунда все это! Не бывает такого.

— Что ли, я вру?

— Ты не врешь. Книга врет!

Уха кончилась. Уже будучи на дружеской ноге со всеми, я слазил в кусты и достал мешок со второй рыбиной. Жабры у стерляди все еще шевелились.

— О! — закричал довольный Баев. — Я же говорил, что у вас там еще припрятано! Давай ее, эта, в котел. Степаныч! Тащи картошку.

Кабанчик вытащил из бокового кармана куртки нож и принялся разделывать рыбу, а я принес воды в ведре и снырял за пивом.

Вторая уха поспела вместе с шашлыками.

Пустых бутылок быстро прибывало. Пили все больше, спорили все громче, руки разводились все шире. В середине ночи мне вдруг стукнуло залезть на островок, я потащил с собою кого-то — Боева или Баева, я уже не помню. Там мы долго ползали на четвереньках, а я ворошил камни и тыкал собеседнику в лицо пустые половинки раковин.

— Одни перловицы! — кричал я. — Ни одной беззубки! Разве так бывает?

— Ну и чего? Может быть, они вообще тут не водятся, беззумки эти…

— Как не водятся! Как это не водятся! — Я нырял по пояс в воду, ощупью нашаривал на дне какие-то ракушки, раскрывал их и показывал. — Смотри: беззубка! А эта… О! Опять беззубка! Беззубка ведь?

— Беззубка, — пьяно соглашался Баев (или Боев).

— А где тогда ракушки? Ракушки где? А?

Вдоль по поверхности воды туда-сюда шныряли стерляди, козыряли белым брюхом и харчили насекомых. Нижним ртом. Впрочем, в этом я уже не очень был уверен. Мы прокутили в дым всю ночь и половину утра, а с восходом солнца завалились спать, причем Баев и Боев — к нам в палатку, а я и Кабан почему-то — в «уазик» к Степанычу. В «уазике» у них был газовый баллон и плита, которую зажигали на ночь для тепла. Помню, мы забрались туда и долго хлопали себя по карманам в поисках спичек. Вчера весь день царила такая жара, что у Кабанчика взорвалась его одноразовая зажигалка, по недосмотру оставленная в палатке; красные кусочки плексигласа разлетелись в ней по всем углам. Он прикуривал теперь от кировских спичек с желтой этикеткой, купленных в ларьке. Спички были странные, с огромными головками, они секунд пять шипели и искрили, перед тем как загореться, а потом взрывались, как пиропатрон.

— Не спички, а какое-то КЦ! — всякий раз возмущался Кабанчик.

Но к середине ночи кончились и они. Сереге это надоело, он выудил из кармана никелированную бензиновую «Зиппо», некоторое время с удивлением на нее смотрел, потом пожал плечами, с характерным звуком щелкнул крышечкой, поджег газ и повалился на матрацы. Я последовал его примеру.

Наутро мой многострадальный организм, прочищенный казанским алкоголем, отказался просыпаться наотрез. Болело все. Я кое-как пришел в себя, продрал глаза, на четвереньках выбрался из недр «уазика» и поплелся к реке. День обещал быть солнечным и ясным, а пока серело утро, было холодно и сыро, по кустам и отмелям скользил туман. Часы показывали шесть — почему-то я всегда после пьяного загула просыпаюсь рано.

Кабанчик, как ни странно, был уже на ногах, сидел на берегу, задумчиво смотрел перед собой в одну точку, черпал кружкой из реки и мелкими глотками пил сырую воду.

— Отравишься, — хрипло напророчил я. — В этой воде какой только дряни не плавает. Подхватишь дизентерию, а мне отвечать.

Кабанчик только отмахнулся:

— Бактерии в спирту не живут…

— Не бактерии, а амебы. За пивом бы снырял, если совсем невмоготу.

— Ну ты оптимист, — усмехнулся он. — Думаешь, пиво еще осталось?

— А разве нет?

Кабан посмотрел на меня как-то странно.

— Ты что, правда ничего не помнишь?

— Нет, а что?

— Ну ты даешь! Вчера же сам последнюю бутылку выловил. Еще ругался, что, мол, мало взяли.

Ответить мне на это было нечего; Я почесал в затылке и поплелся раздувать костер.

Где-то в глубине палатки затрезвонил сотовый. Под трель мобильника наружу выполз Баев, облаченный в красный пиджак и синие семейные трусы, достал трубку, нажал на отзыв, раздраженно крикнул: «Да!» — сосредоточенно прослушал все, что ему сказали, буркнул: «Понял», растолкал своего компаньона, вытащил из палатки брюки и, прыгая на одной ноге, принялся одеваться.

— Утро доброе, — поздоровался я.

— А, это вы. — Он наконец-то нас заметил. — Ладно, ребята, посидели и будет. Спасибо за компанию. Хорошего понемножку. Сами понимаете — дела, дела… Водку будете?

— С утра? — опешил Кабан и покосился на распечатанный картонный ящик.

— Да нет. Мы уезжаем сейчас, не везти же ее обратно… Да вставай же, эй! — Он раздраженно пнул ногой палатку. Внутри заворочались, полог откинулся и наружу выглянула щучья морда Боева. — Буди Степаныча. Давай-давай, поехали; Митяй звонил, там сделка обрывается, через три часа нас ждут.